«КРЕСТЬЯНСТВО РУБИТ ЛЕС ДЛЯ СЕБЯ В ШИРОКИХ РАЗМЕРАХ, БЕЗ ВСЯКИХ РАЗРЕШЕНИЙ, НЕТ СРЕДСТВ ПРЕКРАТИТЬ САМОВОЛЬНЫЕ ПОРУБКИ». ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ В СЕВЕРНОЙ ДЕРЕВНЕ В 1917-1918 гг.

Печать PDF

Т. И. Трошина, Северный (Арктический) федеральный университет, г. Архангельск, Российская Федерация

«КРЕСТЬЯНСТВО РУБИТ ЛЕС ДЛЯ СЕБЯ В ШИРОКИХ РАЗМЕРАХ, БЕЗ ВСЯКИХ РАЗРЕШЕНИЙ, НЕТ СРЕДСТВ ПРЕКРАТИТЬ САМОВОЛЬНЫЕ ПОРУБКИ». ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ В СЕВЕРНОЙ ДЕРЕВНЕ В 1917-1918 гг.

Tatiana I. Troshina, Northern (Arctic) Federal University, Arkhangelsk, Russian Federation

“Peasants cut down trees wholesale for their own use, without license, and there’s no way to put a stop to this unauthorized felling”: Daily life of northern village in 1917-1918.

Аннотация

В статье рассматривается внутренняя жизнь северной деревни в 1917 году, в условиях ослабления государственной и местной власти. Эти события отражены в архивных документах и других источниках неочевидно, поскольку вступали в смысловое противоречие с политической жизнью, которая была соответствующим образом задокументирована. С опорой на предшествующую социальную историю северного крестьянства автор реконструирует основные направления внутренней деятельности сельских обществ, которая была направлена на решение важных для крестьян вопросов, касающихся пограничных споров из-за земли, права пользования лесными и промысловыми угодьями. Эти вопросы всегда были важны для крестьян, но в условиях сильной государственной власти решать их они не могли. Революция и разрушение старой машины управления сделали эти задачи вновь актуальными. Деятельность по их реализации способствовала внутреннему сплочению крестьянских обществ, в результате чего на второй план отходила наметившаяся в предшествующие годы имущественная дифференциация в деревне. Подобная сплоченность создавала сложности государству при решении вопросов закупки продовольствия и призыва в армию, поэтому большевики, придя к власти, начали политику, направленную на раскол деревни. С другой стороны, раскол крестьянства происходил по территориальному принципу, возникали предпосылки «местных гражданских войн» между соседними сельскими обществами и волостям. Чтобы обезопасить себя от воинственных соседей, жители деревень создавали «отряды самообороны», что поспособствовало массовому включению северных крестьян в гражданскую войну, которая разгорелась уже в следующем, 1918 году.

Abstract

The article studies inner life of the northern countryside in 1917, the state and the local authorities growing weaker. Is captured in archival documents and other sources in an unobvious way, because its developments came into collision with political life, which was documented properly. Building on previous social history of the northern peasantry, the author reconstructs the main trends of the inner activity of rural communities aiming at resolution of such important issues, as border disputes over land or procurement of rights of forest and fishing grounds usage. These issues had always been important for peasants, but while the state power was strong they remained unresolved. Revolution and the destruction of the old power structures turned these issues into ones of immediate interest. Activities for their implementation promoted rallying of peasant societies and property differentiation in the village incipient in the previous years paled into insignificance. Property differentiation in peasant community stemmed from non-agricultural trade outside the village (otkhod), which the author considers a form of social and geographic mobility and which allowed peasants grow quite rich. Success of the compatriots embittered no one, as there was a tradition of helping out, which came from a desire to demonstrate one’s success and acknowledge kindred relationship, which tied the inhabitans of the thinly populated northern villages quite closely, but also from necessity to have the fellow villagers support when getting papers for the otkhod. Successful peasants from the same district, who lived in the cities, helped out others in finding work, negotiating professional education for the children, providing means of earning money and, if needed, dispensed aid. When in 1917-1918 such peasants, who had thriven on trade, had to come back to the countryside from the starving cities other peasants often shielded them from taxes imposed on them as “members of the bourgeoisie.” Thus, there was no split on the grounds of social or property status in the northern village. Such solidarity disadvantaged the state in food purchases and military conscription, and when they come to power, the Bolsheviks adopted a policy aimed at splitting the village. Attempts to “deal” with the village proved unavailing. By late 1918 Bolsheviks changed tack and attempted to subvert the obshchina solidarity of peasants. However, a split among peasants occurred of its own accord on an area basis, there appeared conditions for "local civil wars" between neighboring rural communities and volosts. To protect themselves from bellicose neighbors the villagers created "self-defense groups", which contributed to northern peasants joining in the civil war that broke out in the following year of 1918.

Ключевые слова

Источники, архивные документы, крестьянская община, Север Европейской России, крестьянство, 1917 год, вопрос о земле, власть, внутриобщинная солидарность.

Keywords

Sources, archival documents, peasant obshchina, North of European Russia, peasantry, events of 1917, land issue, power, obshchina solidarity.

Население России, разбросанное на шестой части земного шара, распылено, очень редко и потому не в состоянии организованно выступить сразу и действовать планомерно. В этой связи 1917 год можно рассматривать для крестьянства как начало «новой эры» и как окончание старой. В деревне носителями социальных инноваций сначала была местная интеллигенция, прежде всего учительство, а затем, в последние месяцы революционного года, возвращающиеся фронтовики и земляки-отходники, покидавшие голодные города.

Сами крестьяне, как было неоднократно в предыдущие периоды истории, стремились воспользоваться ослаблением прежней власти, чтобы решить свои традиционные проблемы. Прежде всего, это был «вопрос о земле». В огромной и многоукладной стране и здесь были свои региональные особенности. Так, для крестьян северных губерний Европейской России, где земледелие не являлось основным видом деятельности, важнее была проблема промысловых угодий (лесов, водоемов), что напрямую связывалось с утраченными правами на владение и пользование территорией. Следует отметить, что северные крестьяне периодически занималось коллективными (всем «обществом», а случалось, и целой волостью) порубками леса, что нередко носило сугубо демонстративный характер. Или перекрывали казенные земли, которые продолжали считать своими, для любого вида их эксплуатации посторонними лицами. Деятельность эта обычно имела экономическую подоплеку, и после соответствующей уплаты «отступных» открывалось использование природных ресурсов и транспортных путей.

Подобные действия со стороны крестьян возникали спонтанно. Наиболее массовыми они были в годы Первой русской революции, что известно из многочисленных отчетов местных чиновников и полицейских чинов, из судебных дел. В отношении революционного 1917 года информацию о традиционных крестьянских выступлениях приходится выискивать буквально по крупицам.

Наиболее репрезентативные документы, по которым историк может судить о революционной эпохе, оставлены носителями «новых идей», поскольку именно сельская интеллигенция и образованная мужская молодежь, возвращавшаяся из городов и с фронта, активно включались в земскую, а затем и советскую работу, агитируя крестьян принимать на сходах соответствующие постановления. Крестьянская жизнь шла как бы параллельно этому политическому активизму. С точки зрения многих агитаторов, деревня находилась в «сонном» состоянии. Центральная и местная власть калейдоскопически менялась; крестьяне на сходах подписывали все предлагаемые им резолюции – от поддержки Временному правительству и «войны до победного конца» до обязательного школьного и доступного высшего образования (сохраняя при этом за собой возможность всегда «отказаться» от подписи, ссылаясь на малограмотность или «непонимание» навязанной резолюции). Даже неплохо знавшая деревню сельская интеллигенция находилась в счастливом убеждении, что крестьяне постепенно поддаются революционной агитации.

В революционный 1917 год в деревне уже не было чиновников по крестьянским делам, урядников, других официальных лиц, обязанных информировать обо всем, происходящем в деревне. Даже сельская интеллигенция, занятая своими «делами» (учителя «ушли» в политику, священнослужители были заняты проблемами выживания в условиях устремлений крестьян лишить церковные причты надельной земли) не фиксировала, либо фиксировала субъективно, со своей точки зрения, жизнь деревни. Периодически и спонтанно происходящие разграбления помещичьих усадеб, земельные переделы, организуемые нередко на весьма примитивных принципах «справедливости», прочие случаи подобного переустройства деревенской жизни в глазах сторонних наблюдателей выглядели как хулиганство или, напротив, как проявление гражданского неповиновения. Крестьянами же они воспринималось как восстановление их законных, попранных прежними властями прав.

Источниками о происходившем в деревне служат скудные сведения, просочившиеся из жалоб в революционные органы власти на «самовольные и самочинные действия отдельных лиц и групп»; из информации в местной прессе о «происшествиях»; из позднейших воспоминаний участников революционных событий в деревне.

Убедиться, что эти явления не были реакцией на вызовы современности, а явились актуализацией традиционных социальных представлений, позволяет анализ всех предшествующих жалоб крестьян в органы власти (начиная с «наказов» в Екатерининскую «Уложенную комиссию») и сведения, полученные из различных наблюдений за «народной жизнью». Они показывают, что в северных губерниях земельный вопрос не стоял остро, но сохранялся, касаясь различных приграничных межобщинных споров.

Государство не всегда прислушивалось к пожеланиям крестьян, и территориальное деление (отнесение деревень к тому или иному сельскому обществу, к волости, к церковному приходу) нередко осуществлялось, исходя только из удобств административного управления. Ослабление государственной власти сопровождалось активным «делением» не только губерний и уездов, но волостей и сельских обществ.

Наличие более явной имущественной дифференциации в крестьянской среде было связано с отхожими занятиями. Эта форма социальной и географической мобильности позволяла некоторым крестьянам существенно разбогатеть. Как правило, такие успешные земляки не вызывали раздражения у крестьян, поскольку существовала традиция оказания помощи, мотивацией к которой было и желание продемонстрировать свой социальный успех, и родственные отношения, тесно связывающие жителей малолюдных северных деревень, и чисто прагматическая необходимость заручиться поддержкой односельчан на случай получения паспорта для отхожих занятий. Проживавшие в столичных городах успешные земляки оказывали помощь в подыскании своим односельчанам городской работы, устраивали их детей для профессионального обучения, предоставляли возможности заработка; в случае необходимости оказывали и материальную помощь.

Кстати, после возвращения в 1917-1918 гг. из голодных городов таких разбогатевших отходников, односельчане нередко защищали их от налагаемых на них как на «представителей буржуазии» налогов.

Таким образом, раскола по социальному или имущественному признаку в северной деревне не происходило; более того, необходимость воспользоваться революционным безвременьем для решения, как казалось, направленных на коллективное самосохранение задач, привела к укреплению внутриобщинной солидарности. Такая сплоченность деревни создавала сложности не имевших в глазах крестьян легитимности революционным властям при проведении необходимой государству политики (например, при закупке продовольствия или организации воинского призыва). Попытки «договориться» с деревней успеха не имели. И уже к концу 1918 г. политика большевиков была официально направлена на разрушение внутриобщинной сплоченности крестьян.

Список литературы

История сталинизма: репрессированная российская провинция. Дебаты. - М.: РОССПЭН, Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 2011. – 599 с.

Сорокин, П. А. Современное состояние России. – Прага: Хутор, 1922. - 368 с.

Сталинизм и крестьянство. Сборник научных статей и материалов круглых столов и заседаний теоретического семинара «Крестьянский вопрос в отечественной и мировой истории». Вып. 4. – М.: Изд-во Ипполитова, 2014. – 765 с.

Трошина, Т. И. Динамика и направленность социальных процессов на Европейском Севере России (первая четверть ХХ века): монография. – Архангельск: Изд-во ПГУ, 2011. – 338 с.

References

Istoriya stalinizma: repressirovannaya rossiiskaya provintsiya. Debaty [History of Stalinism: The repressed Russian periphery. In Russ.]. Moscow, ROSSPEN, Fond “Prezidentskii tsentr B. N. El'tsina” publ., 2011, 599 p.

SOROKIN P. А. Sovremennoe sostoyanie Rossii [The current state of Russia. In Russ.]. Praga, 1922, 368 p.

Stalinizm i krest'yanstvo. Sbornik nauchnykh statei i materialov kruglykh stolov i zasedanii teoreticheskogo seminara “Krest'yanskii vopros v otechestvennoi i mirovoi istorii”. Vyp. 4 [Stalinism and peasantry: Collected scientific articles and proceedings of the “round tables” and of the theoretical workshop “The Peasant Question in National and World History.” Issue 4. In Russ.]. Moscow, Izd-vo Ippolitova, 2014, 765 p.

TROSHINA T.I. Dinamika i napravlennost' sotsial'nykh protsessov na Evropeiskom Severe Rossii (pervaya chetvert' XX veka): monografiya [Dynamics and trends of social processes in the European North of Russia: First quarter of the 20th century: A monograph. In Russ.] Аrkhangelsk, Izd-vo PGU publ., 2011, 338 p.

Сведения об авторах

Трошина Татьяна Игоревна, доктор исторических наук, профессор кафедры социальной работы и социальной безопасности Северного (Арктического) федерального университета имени М. В. Ломоносова, г. Архангельск, Российская Федерация, 8-911-571-04-66, Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript

About author

Troshina Tatiana Igorevna, PhD in History, professor, department of welfare work социальной работы and social security, M.V. Lomonosov Northern (Arctic) Federal University, Arkhangelsk, Russian Federation, +7-911-571-04-66, Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript

В редакцию статья поступила 3.2.2017 г.

Полностью материал публикуется в российском историко-архивоведческом журнале ВЕСТНИК АРХИВИСТА. Ознакомьтесь с условиями подписки здесь.