Информационный потенциал документов бывших партийных архивов. «Дело Русанглолеса» 1920-х гг.

Научная статья

УДК 93/94+338.246.025.3+930.253+323.38+339.5+323.3.01/.06+303.446.4+002.63+651.5+930.85+651.9+303.022+336.24+339.7+339.1-054.6+339.17+339.19+347.7+631.164+339.5+674.02+674.093+629.5+674.093.3/.4+630*742+002.6.048.26+002.66+304.444+304.5+308+651.9+002.63+651.5+002.2+658.5+304.9+321.74+321.74+342.1+323.4+323.3+341.231+323.23+323.272+334.7.021+334.711+334.72+331.105.4+334.78

doi 10.28995/2073-0101-2024-3-733-748

Для цитирования

Трошина, Т. И. Информационный потенциал документов бывших партийных архивов. «Дело Русанглолеса» 1920-х гг. // Вестник архивиста. 2024. № 3. С. 733-748, doi 10.28995/2073-0101-2024-3-733-748

Трошина, Т. И.

Северный (Арктический) федеральный университет, г. Архангельск, Российская Федерация

Информационный потенциал документов бывших партийных архивов. «Дело Русанглолеса» 1920-х гг.

В советской концессионной программе 1920-х гг. важной составляющей была не только экономическая выгода от привлечения иностранного капитала для восстановления и развития народного хозяйства, но и политические причины. Ярким примером «политически мотивированной концессии» являлось Акционерное общество «Русанглолес» - «смешанная» компания, 50% акций которой принадлежали государственному лесопромышленному тресту «Северолес» (по результатам национализации ему были переданы 102 лесничества так называемого Северо-Беломорского района в Архангельской, Вологодской, Северо-Двинской, Олонецкой, Мурманской, Череповецкой губерниях и в Карельской трудовой коммуне. Производственные лесопромышленные мощности предприятия оценивались в общую сумму в 21 млн зол. руб.), которой владела группа бывших владельцев лесозаводов в Архангельске, обладавших британскими паспортами. Крупнейшим английским акционером была фирма «Братья Шалит», от лица которой выступала ее дочерняя фирма «London Northern Trading Co» («Лондонская и Северная торговая компания»). Несмотря на категорический отказ советского правительства от каких-либо компенсаций владельцам национализированных предприятий, данное акционерное общество фактически имело реституционный характер: в обмен от дальнейших претензий к советской стороне, «иностранная группа» акционеров могла частично вернуть утраченное из доходов нового предприятия. Это была определенная уступка Великобритании при заключении столь важного для советской России торгового договора.

Кроме того, успешная деятельность одного из первых концессионных предприятий (договор был подписан в марте 1922 г.) должна была послужить «прорывом» экономической и концессионной блокады, давая пример успешного сотрудничества советского треста и иностранных капиталистов. А это означало, что приходилось фактически «закрывать глаза» на нарушение концессионером условий договора, который, к тому же, оказался недостаточно проработанным, создавая иностранным акционерам массу «лазеек», чтобы обходить неудобные для них обязательства. Нередко явные нарушения отклонялись арбитражным судом, что заставляло и советскую сторону замалчивать некоторые, иногда вполне вопиющие нарушения концессионеров, понимая бесперспективность своего положения.

Источником о деятельности «London Northern Trading Co» послужила внутрипартийная переписка, «закрытые» письма парторганов, протоколы партийных собраний, прежде всего, относящиеся к 1920-м гг., когда правящая партия еще не обладала монопольным правом контролировать все стороны жизни страны, используя лишь возможность влияния через «партийные фракции» и «ячейки» в государственных и общественных организациях. Указанные документы содержат немало ценной информации, которая дополняет и расширяет знания об экономическом состоянии советской России, особенно относящейся к «непубличной» их стороне, т. к. члены партии обязаны были докладывать своим товарищам обо всем, что обсуждалось и реализовывалось в учреждениях, где они работали.

Концессия существовала сравнительно короткий период времени – с 1922-го по 1926 год. Особого интереса исследователей, работающих в области экономической истории, она не привлекла; обычно ее рассматривают вместе с деятельностью других «смешанных» лесных концессий – Русголландлеса и Руснорвеголеса. В документах Госконцесскома и иных смежных органов ей также особого внимания не уделялось. Недовольство деятельностью Русанглолеса со стороны своего основного партнера, Северолеса, было связано со слабой экономической активностью и предположением, что англичане, даже заключив концессионный договор, не стремились развивать советскую лесную промышленность, стремясь лишь компенсировать потери от национализации прежних своих предприятий. Для этого им было достаточно взять в аренду свой бывший лесозавод и вывезти для продажи остававшуюся экспортную древесину.

Интересы советского правительства при заключении концессионных договоров шли дальше: условия иностранцам были поставлены следующие: модернизация заводов; выделение в концессию лесных площадей на отдаленных, с недостаточной инфраструктурой для проведения лесоазготовок и сплавных работ территориях; предполагалось, что концессионеры начнут переход к «безотходному» производству, устроив рядом с лесозаготовками предприятия по переработке «нетоварной» древесины в целлюлозу и другие материалы.

Русанглолес получил в концессию Помоздинское лесничество - 1,12 млн гектаров лесных площадей в Области Коми и Конецгорское - 260,4 тыс. га по обоим берегам Северной Двины. Лесоустройства здесь проведено не было, поэтому в договоре при описании лесной площади оговаривалось: «более или менее, сколько в натуре окажется»; значительная часть переданных в концессию площадей прежде не эксплуатировалась, здесь не было необходимой инфраструктуры (лесовозных дорог, катищ, расчищенных сплавных рек), существовала и острая проблема рабочих рук. На территории Коми крестьяне не имели опыта заготовлять нужной категории лес: «местное население к теске шпал, основному виду заготовок, не привыкло», и «лесорубы с непривычки “тешут себе вместо шпал ноги”». В результате, крестьяне предпочитали уходить на более привычные работы – на лесную охоту или на Уральские заводы. Кроме того, протяженность сплава к Архангельскому лесозаводу от этого лесничества составляла около 1 200 км, удорожая стоимость лесоматериалов на европейских рынках, где цены на лес к тому же из-за начавшейся рецессии начали падать.

В «секретном докладе» представителя треста Северолес в правлении Русанглолеса С. Баландина фиксировались причины низкой стоимости пиленых лесоматериалов, поставляемых на рынок Русанглолесом. Это и плохое качество заготовки лесоматериалов, и «непомерно дорогой сплав». Были и другие проблемы: английских концессионеров подозревали в искусственном занижении цен, поскольку продажа производилась брокерским компаниям, связанными различными отношениями с фирмами, входившими в АО Русанглолес. По словам Баландина, члены лондонской концессионной комиссии были склонны к досрочной ликвидации обществ, в первую очередь Русанглолеса, но «поскольку этот вопрос имеет большое политико-экономическое значение, … ждем реакции из Москвы».

«Дело Русанглолеса» нашло свое достаточно развернутое отражение в документах бывшего архива Вологодского обкома КПСС: «Доклад председателя парткомиссии тов. Семенова»; «Протокол № 2 закрытого заседания Бюро Северо-Двинского губкома от 4 апреля 1924 г.»; «Доклад Губземупрвления за апрель-июнь 1924 г.»; раздел «Работа по экономической линии» доклада Северо-Двинского ГПУ за апрель-август 1924 г.»; «Докладная записка старшего следователя Нестерова по делу о злоупотреблениях на лесозаготовках в Никольском уезде фирмы Русанглолес»; «Акт ревизии Стрелковского лесничества по инструкции НКЗ от 8.03.1924 г.».

Время было непростое, и взятки обычно выражались в предоставлении продуктов питания. Подозреваемые утверждали, что расплачивались за продукты и товары деньгами, однако подтвердить это не представлялось возможным, поскольку «отчетность фирмы ведется никуда не годно …частными записками-расписками и записями в черновые книги». Изъятые из уездных и волостных контор Русанглолеса документы показывали, что «подачки деньгами и продуктами без всякого учета раздавались всем, кто … имел отношение к работе Русанглолеса»: от случая к случаю «пользовались» сотрудники лесного ведомства, от объезчика до лесничего; «получали» сотрудники социального страхования, инспекторы отдела труда, работники следственных органов и милиция. В списке получателей значились и «не имеющие непосредственного участия в работе [Русанглолеса], но тем не менее влиятельные»: заведующий уездным отделом коммунального хозяйства Н. Л. Канин, сотрудник уездного финотдела М. З. Шилов, заседатели народного суда.

Ни взяткодатели, ни взяткополучатели не признавались, за что получали «подношения», благо записи в бухгалтерских книгах были анонимные, хотя и наводящие на определенные размышления («лесному ведомству семи человекам…, Инспекции страх-кассы три…, Финансовому три…, Милиции три…, Уголовному розыску два…»). Взнос в кассу концессионной конторы денег за продукты либо вовсе не фиксировался, либо денежная сумма была значительно ниже стоимости переданного. Это создавало дополнительную атмосферу подозрительности.

С одной стороны, «злонамеренности Русанглолеса в хищении лесов» в определенной степени были связаны с инициативой, направленной на ускорение проведения лесоустройства, что входило в обязанность местных органов и было в интересах самого концессионера. По договоренности с Гублескомом Русанглолес платил работникам лесного хозяйства причитающиеся им суточные за выезд на места лесозаготовок для клеймения деревьев, предназначенных к рубке. Такие клейма, указывающие на качество древесины, ставились на ствол дерева на высоте человеческого роста и у пня. Таким образом можно было высчитывать попённую плату – основной вид концессионного налога в пользу государства.

Предполагалось, что тем самым процесс получения работниками денег ускорится, поскольку отчисления на лесоустройство в официальном порядке должно было проходить через несколько инстанций. Руководитель лескома объяснял такую передачу денег «из рук в руки», как и выдачу продовольствия по «дешевой» цене, материальной необеспеченностью сотрудников. Парткомиссия же увидела в этом «факт материальной зависимости лесников от работодателя, которая, несомненно, вызвала оказание взаимной любезности со стороны работников лесного ведомства». К тому же, следствие выяснило, что разрешение получать плату за выполненную работу напрямую способствовало «легальному взяточничеству», поскольку, как следует из финансовых документов, денег было выплачено значительно больше, чем полагалось по смете.

Были установлены факты, когда «при клеймовке дерева вместо здорового обозначалось фаутное», то есть, с дефектами ствола, что снижало его товарную стоимость и предполагало более низкую попённую плату. Эксперт лесного хозяйства обратил внимание, что на концессионных участках весьма «пренебрежительное» отношение к клеймам на деревьях; присутствовало «намеренное их скрытие путем обжигания и околки пенья». «Акт освидетельствования мест порубки инспектурой находит все хорошим, между тем как проверка обнаруживает обратное». Это могло означать нарушение правил заготовки леса, рубку не предназначенных для этого деревьев. Следователь прокуратуры выявил факты вырубки леса в охраняемых территориях, которые Русанглолесу переданы не были. Сотрудники концессионера, таким образом, грубо нарушали договорные обязательства, отказываясь заготовлять выделенные им деревья (как невыгодные для себя) и прикрывая различными способами незаконную рубку.

Не подтвердилось и благополучное состояние с охраной труда на лесозаготовке и сплаве, как следовало из отчетов инспекторов, из числа тех, кто получал «подарки». Изучение ситуации на месте показало в этом отношении многочисленные нарушения. Среди нанятых на работу в лес были подростки и слабосильные (увечные) люди, которых законом использовать на тяжелых работах было запрещено. Отмечалось также нарушение договоров с лесорубами, когда им без предупреждения понижали стоимость срубленного бревна ниже оговоренной. Такие цены «не только не покрывали затраченного рабочим труда, но едва хватало на прокорм лошади».

Концессионными договорами предусматривалось невмешательство советских, партийных, профсоюзных организаций в хозяйственную деятельность компаний. Однако, членов парткомиссии не могла не удивить «родственность и свойственность» концессионного аппарата («от Москвы до Никольска»), поскольку в СССР это было категорически запрещено. Такой отбор сотрудников подтверждают и позднейшие партийные документы по «чистке» аппарата Северолеса, куда после ликвидации Русанглолеса перешли его специалисты, которые, как указывалось в документах, «попали по знакомству администрации», «попал по прямому содействию», «принят в Русанглолес по протекции», «на работу попал как родственник заведующего лесоучастка по жене», «на службу взят вопреки всем протестам местных организаций».

Нельзя сказать, что «советская сторона» не знала об истинном положении вещей. Сотрудники рабоче-крестьянской инспекции выезжали на места и за границу, изучали деятельность концессионеров как по заготовке лесоматериалов, так и по способам их реализации на зарубежном рынке. Обсуждая выявленные злоупотребления на партийных совещаниях, приходили к неутешительным, предположениям, что «этот доклад до центра не дойдет, а если дойдет, то товарищи из Северолеса постараются смягчить его своим авторитетом и придать иное толкование выводам … Акционерные смешанные общества в сущности не акционерные. Они вложили капитал, который им был возвращен из национализированных предприятий, но своих капиталов не дали, еще и просят наших кредитов». Из политических соображений, заключавшихся также в опасении, что скандал с концессионером может осложнить возможности по привлечению необходимых стране новых инвесторов, хода таким делам, действительно, не давали, и они продолжали храниться под грифом «сов. секретно».

Нечто подобное случилось и с «Делом Русанглолеса». На бюро Северо-Двинского губкома в апреле 1924 г. был заслушан доклад парткомиссии, признаны доказанными все выявленные ненормальности, при этом отмечено, что подобное было замечено и у другого концессионера, Русголландлеса в Сольвычегодском уезде. Но поскольку «раскрытое преступление носит весьма важный политический характер ввиду наших переговоров с Англией», было признано необходимым информировать ЦК партии, самим же ничего на местах не предпринимать, особенно в отношении Русанглолеса, так как предъявленные им в свое время претензии на незаконную вырубку были обжалованы в арбитражный суд, со ссылкой на некую неточность в договоре. Все же дело «по разложению Русанглолесом советского аппарата в Никольском уезде» было дополнительно исследовано ГПУ и собранный материал передали в прокуратуру. В результате, были наказаны несколько служащих различных ведомств Никольского уезда; в отношении «партийных товарищей», кроме соответствующего взыскания, было принято решение оставить на местах, пока не будет подобрана на их место замена.

Аннотация

В статье на основе анализа документов, хранящихся в фондах бывших архивов Вологодского и Архангельского областных комитетов КПСС (в настоящее время включенных в коллекции областных государственных архивов) исследуется так называемое «дело Русанглолеса» - злоупотребления «смешанного» (русско-английского) акционерного общества, которому для эксплуатации на концессионных началах были переданы лесничества в Никольском уезде Северо-Двинской губернии. Пользуясь положением фактически единственного работодателя для крестьянского населения уезда, концессионеры нарушали условия договора, заключенного с правительством СССР, а также советские законы о лесопользовании и базовые статьи Кодекса о труде. Помогали им прикрывать эти нарушения представители уездной и волостной власти, получавшие от концессионеров «подачки» в виде дефицитных продуктов питания и товаров, которые им выдавались бесплатно или по заниженной стоимости. В результате, наверх (в губернские хозяйственные и советские органы, а оттуда в Главный концессионный комитет при Совнаркоме) поступали отчеты, в выгодном свете представляющие деятельность концессионных предприятий. Критические выступления крестьянских делегатов на советских и партийных съездах не всегда принимались во внимание, так как лесорубы и сплавщики леса относились по существовавшей тогда классификации к зажиточным крестьянам и даже к кулакам. Об истинном положении вещей на лесозаготовках сведения поступали от коммунистов, работников уездных комитетов партии. Партийная комиссия, направленная губкомом, несмотря на противодействие своей работе, в том числе со стороны государственного лесопромышленного треста Северолес (при котором и была создана концессия Русанглолес) провела тщательное расследование, привлекая различные источники, включая агентурные данные, опросы крестьян и осмотр территории концессии на месте. Выявленная картина расходилась с направляемыми в центр отчетами, к тому же, подтвердились сведения о распространении подкупа советских, хозяйственных и партийных работников. Рассмотренные на бюро губкома материалы были частично переданы в прокуратуру с рекомендациями наказать провинившихся, оставив большинство их на своих должностях в связи с кадровым голодом. Обвинениям против концессионеров решили дальнейшего хода не давать, руководствуясь тем, что концессии имеют большое политическое значение для советского государства. Конкретный случай, рассмотренный в статье, дает возможность убедиться в широких информационных возможностях документов бывших партийных архивов в исследовании тех сторон раннесоветской жизни, которые до сих пор остаются «белыми пятнами» истории.

Ключевые слова: партийные документы, исторические источники, Европейский север России 1920-х гг., советская концессионная программа, лесные концессии, «Русанглолес», материалы партийных комиссий.

Список литературы

Бутковский, В. Иностранные концессии в народном хозяйстве СССР. Москва; Ленинград: Государственное издательство, 1928. 123 с.

Булатов, В. В., Загорулько, М. М. «Некапиталистические» иностранные концессии в СССР // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия: История. регионоведение. международные отношения. 2012. № 1 (21). С. 51-58.

Лишута, А. О. Законодательство о концессионных соглашениях и соглашениях о государственно-частном партнерстве в России и зарубежных странах // COLLOQUIUM-JOURNAL. 2019. № 16-7 (40). С. 120-121.

Некрасов Д. Пути совершенствования закона о концессионных соглашениях // Хозяйство и право. 2009. № 4 (387). С. 74-76.

Раднаев, Б. В. Некоторые проблемы применения закона о концессионных соглашениях // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия: Право. 2014. № 1. С. 62-69.

Смыкалин, А. С. Иностранные промышленные концессии в СССР в 1920-1930-е гг. (Историко-юридический аспект) // Бизнес, менеджмент и право. 2017. № 3-4. С. 107-112.

Советская лесная экономика. Москва - Север. 1917-1941 гг.: Сборник документов и материалов. / Сост. В. Г. Макуров, А. Т. Филатова. Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 2005. 440 с.

Сведения об авторах

Трошина Татьяна Игоревна, доктор исторических наук, доцент, Северный (Арктический) федеральный университет им. М. В. Ломоносова, профессор, Северный государственный медицинский университет, профессор, г. Архангельск, Российская Федерация, 8-911-571-04-66, Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript

Сведениях о грантах

Статья подготовлена при финансовой поддержке гранта РНФ, проект № 22-18-20061 «Иностранные концессии в Архангельской губернии: региональный опыт внешнеэкономических контактов в условиях изоляции Советской России», https://rscf.ru/project/22-18-20061

В редакцию статья поступила 6.11.2023 г., рекомендована к опубликованию 20.06.2024 г.