«Современное историческое россиеведение и учебно-методическое обеспечение магистерских образовательных программ». Круглый стол в РГГУ

Безбородов А.Б.

Дорогие коллеги, я искренне благодарен вам за то, что вы нашли время прийти сюда, встретиться, обсудить очень важные, на наш взгляд, сюжеты, связанные с дальнейшей работой магистратуры. Мы пригласили магистрантов, не все из них смогли откликнуться, кое-кто будет, обратная связь, как вы понимаете, нам необходима.

Я хотел бы сказать, что мы пригласили наших самых добрых коллег, лучших наших друзей, которые самым непосредственным образом участвуют в повышении авторитета РГГУ и Историко-архивного института с привлечением всех интеллектуальных сил общества. В первую очередь я хотел бы представить Григория Ивановича Герасимова, доктора исторических наук, ведущего сотрудника Института общественного проектирования, заместителя исполнительного директора клуба политического действия «4 ноября»; Наталью Викторовну Давлетшину, ведущего сотрудника Фонда эффективной политики, с которой мы давно и продуктивно сотрудничаем, думаю, наши совместные усилия и сотрудничество, в то числе и по магистерскому направлению, будет развиваться; Александра Борисовича Шатилова, выпускника Историко-архивного института, заместителя генерального директора Центра политической конъюнктуры России.

Дорогие друзья, камерность сегодняшней встречи не предполагает отсутствия качества или какого-либо поверхностного суждения, скорее, наоборот. Мы пригласили к нам коллег, которые не только постоянно в магистерской теме, но и положение которых в нашем вузе, их успехи и достижения, прямо связаны с успехами и достижениями уровневой системы образования, в частности, с историко-россиеведческой проблематикой магистратуры.

Гуманитарные чтения 2010 г., которые мы, собственно, и открываем сегодняшним заседанием, задуманы ректором нашего университета Ефимом Иосифовичем Пивоваром как мероприятие, прямо ориентированное на инновационную составляющую. Научно-образовательные программы магистратуры являются именно таким компонентом.

Когда мы готовили нашу встречу, а ее значительная подготовительная часть была возложена на доктора исторических наук, профессора РГГУ Леонида Ефремовича Горизонтова, мы в информационном письме обозначили проблемы в инициативном порядке. Исходя из целого ряда соображений, учитывая, что общество наше информационное, наряду с информационным письмом, составили и план-проспект издания, которое мы постараемся выпустить в свет по результатам нашей встречи. Таким образом, у нас сегодня есть что обсудить, поспорить и о чем дискутировать.

Одно небольшое отступление, я попрошу Леонида Ефремовича Горизонтова сделать сообщение по проблеме «Россиеведение как область научных знаний: отечественные традиции и зарубежный опыт». С Александром Владленовичем Шубиным мы плодотворно сотрудничаем уже довольно длительное время, поэтому он любезно согласился выступить по проблемным полям исторического россиеведения, актуальным приоритетам и разработке их в новейшей и современной истории. Александра Борисовича Шатилова мы просили выступить по теме «Историки-россиеведы со специализацией по проблематике СССР и РФ на рынке труда». Он сталкивается с ними постоянно на этом рынке труда, и нам будет очень интересно услышать его мнение на этот счет. Алексей Алексеевич Киличенков, заместитель заведующего кафедрой истории России новейшего времени, доцент РГГУ расскажет о задачах учебно-методического обеспечения магистерских программ россиеведческого профиля.

Все это, на наш взгляд, и будет представлять одно из первых заседаний наших Гуманитарных чтений, современное историческое россиеведение и учебно-методическое обеспечение магистерских программ.

Гуманитарные чтения РГГУ 2010 г. будут необычные.

Во-первых, их особенностью станет максимальная заостренность на совместной работе представителей высшей и образовательной школ. «Год учителя» превратится, наверняка, в «годы учителя» в России в ближайшее время, и мы сейчас продумываем не одну секцию, где будут звучать предложения о взаимодействии РГГУ и образовательной школы, Февраль-март уже покажут, насколько эффективно мы работаем с учителями и учениками, и не только подшефных школ.

Вторая особенность – это анализ несостоявшегося перехода в России на уровневую систему образования, которая декларировалась с первого сентября прошлого года, но в силу ряда очень серьезных причин, в частности, из-за задержки перехода на стандарты третьего поколения, это дело откладывается, и 2010 г. также станет годом совместного приема на специалитет и уровневую систему образования (бакалавриат и магистратура). Это создает комплекс дополнительных сложностей для приемных комиссий вузов.

Естественно, на качественно новом историческом витке возникает необходимость продумать ту модель, которую мы будем внедрять в РГГУ, хотя казалось бы ответ ясен – модель фундаментального или прагматического образования. Чрезвычайно важно знать и обсуждать на уровне научно-образовательных проектов, что в этой связи из себя представляют научно-образовательные программы по магистратуре. Магистерские программы в вузах – это в первую очередь научно-образовательные проекты. Уникальная инновационная продукция, результатом которой являются или учебно-методические издания, или их сопровождение.

Уровневая система в полномасштабном или усеченном вариантах предполагает перестройку учебного процесса, которая коснется самых разных сторон образования в Российском государственном гуманитарном университете, в том числе и с точки зрения государственных задач информатизации общества, которые ставятся постоянно, но выполняются в полном объеме. Речь идет об организации собственных адресов электронной почты у каждого преподавателя РГГУ. На первом этапе это будет на нашем сервере, а затем создание соответствующих локальных форумов, где обсуждаются проблемы коллоквиумов, семинаров и т. д., где, собственно, семинары проводятся. Если эту систему не удастся наладить, то не состоится и магистратура, где работа индивидуальная, на удаленном доступе, и очень часто через адреса электронной почты внутри РГГУ и происходит. Это принципиальное инструментальное направление развития магистратуры, хоть и инструментальное, но чрезвычайно важное с точки зрения принципов работы этой учебной организации.

Обеспечение социальных практик магистрантов, в частности, постмагистерские научные программы – это то, что нас чрезвычайно сегодня волнует. За пределами нашего университета молодежь неплохо устраивается на работу, иногда возвращается к нам, иногда находит что-то, на ее взгляд, лучшее.

Но в то же время создается ситуация, когда научно-образовательная программа только двухгодичной магистратуры – это чрезвычайно мало в условиях бакалавриата и магистратуры, для подготовки специалистов высокого класса, ученых, исследователей. Научно-образовательные программы не должны, с моей точки зрения, и это одна из идей, которую я собираюсь лично проводить, ограничиваться только двухгодичным сроком магистратуры. Научно-образовательные программы это и магистерское обучение, а их «венец» - это аспирантура и докторантура.

Научно-образовательные программы – это сегодня очень серьезная заявка на дальнейшее развитие Российского государственного гуманитарного университета. Мы, например, разработали российско-польскую научно-образовательную программу, она не может выглядеть по-другому как научно-образовательная программа. Ее предстоит презентовать, но это именно такая форма.

В университете создан Институт гуманитарного сопровождения общественных проектов. Это тоже довольно массивная научно-образовательная программа, где могут обучаться и работать на правах участников временных трудовых коллективов выпускники нашей магистратуры. Речь идет о новых социальных практиках и новых полях приложения сил, рынков труда для них.

Несколько дней назад к нам обратилась группа молодых ученых РГГУ с предложением поддержать их в разработке проблем по истории и культуре России в средние века и в раннее новое время. Шестеро блестяще окончивших РГГУ, в недавнем прошлом наших выпускников, сегодня уже защитивших или защищающих кандидатские и докторские диссертации, предложили создать центр по изучению России в этот период, а также России в системе международных отношений средних веков и раннего нового времени. Мы предложили им объединиться и разработать научно-образовательную программу, будем ее развивать, это будет очень важным и перспективным направлением исторического россиеведения. Она может развиваться как научно-образовательная программа в рамках Института русской истории или в Институте гуманитарного сопровождения общественных проектов. Я думаю, что эти люди - готовые научные руководители будущих поколений магистрантов.

Многие из разрабатываемых нами сегодня вопросов носят преимущественно организационный и финансовый характер. Необходимость в этой связи подготовки учебно-методической литературы огромна. Мы с коллективом авторов, наших коллег из Историко-архивного института РГГУ, подготовили учебное пособие. С проектом можно ознакомиться. Это учебное пособие для магистратуры - совместный проект кафедры стран постсоветского зарубежья, кафедры истории России новейшего времени, Учебно-научного центра «Новая Россия. История постсоветской России» и Отделения международных отношений Историко-архивного института РГГУ – «История СССР/РФ в контексте современного россиеведения». Концептуальное изложение наших взглядов мы поместили в материалах, которые переданы вам. Мы подготовили наше учебное пособие для самостоятельно мыслящего гуманитария и для самостоятельно мыслящего негуманитария.

Руководство нашего государства неоднократно подчеркивает, что сегодняшнее российское общество – это общество очень сложное и многомерное, ему не только нужна полифоническая политическая система, реальная оппозиция и многопартийность, но оно должно найти адекватное отражение в соответствующей научной и учебно-методической литературе. И в программах магистратуры это узаконено.

Мы на россиеведческую проблематику в будущие магистратуры, конечно, будем приглашать и гуманитариев и негуманитариев. Сейчас во многих магистратурах обучается большое количество иногородних специалистов, они далеко не все предварительно прошли гуманитарный цикл. Это первая особенность, о которой я хотел бы сказать.

Вторая – это, конечно, предложенная Леонидом Ефремовичем Горизонтовым, формула - историческое россиеведение, мне она нравится, хотя не заказан путь и в иные предметные поля, я думаю, что эти шаги мы будем предпринимать.

Третье – обратите внимание, как серьезно здесь представлены методология, историография и источниковедение. Это прямая заслуга Учебно-научного центра, которым руководит профессор Наталья Викторовна Елисеева, она один из организаторов и участников проекта. Я хотел бы подчеркнуть, что принципиальной особенностью этой проблематики является отражение того, что привнес ректор РГГУ в учебно-научную и учебно-методическую жизнь университета со своей кафедрой. Ее сегодня представляют доцент Александр Владимирович Гущин и доцент Александр Станиславович Левченко. Спасибо, коллеги. Это, конечно, всесторонние исследования в россиеведческом контексте постсоветской реальности, постсоветского зарубежья. Зарубежное россиеведение, которое мы также будем развивать, и, я думаю, что Леонид Ефремович в своем выступлении на этом остановится более подробно, для нас во многом может состояться при анализе на серьезном учебно-методическом уровне и только с разработкой в том числе тех проблем, которые представляют наши коллеги и кафедра, руководимая Ефимом Иосифовичем Пивоваром.

Четвертое. У нас сегодня представлены власть, общество, экономика, культура и, безусловно, важнейшее место уделим России в системе международных координат.

Если останавливаться на содержательных проблемах, они, конечно же, основные. Это точки роста. Необходимо определить - где мы остановились. На спецкурсах многие остановились. Вот это наш уровень «спецкурса». Причем в кавычках «спецкурса». Это личный «спецкурс», это научное кредо, то, чем ученый, исследователь занимается. Это точка роста. Не все, конечно, взяли спецкурсы, кто-то и другие имеет подходы. А как мы будем дальше двигаться? Что мы в следующих пособиях скажем себе и окружающим, университету? Стоит задуматься, как эти точки роста будут трансформироваться в знания для студентов.

Например, недостаточно разработан такой сюжет как духовно-властное состояние сегодня Русской православной церкви в нашем обществе. Непростительно проходить мимо такой проблематики, исследуя россиеведческие сюжеты. В этом или в следующем сборнике статей мы обязательно этот пробел восполним. В данный момент мы находимся в конфликте с некоторыми исследователями этой проблематики.

Последнее, пятое. Здесь на определенном сегментном уровне проведена концептуализация нашей проблематики, будут концептуальные подводки к каждой статье. Я думаю, что это в будущем будет полезно для читателей этого пособия.

То, что мы представили на ваше рассмотрение в виде плана-проспекта, конечно, нужно углублять. Для меня принципиальным условием дальнейшей работы в учебно-методической составляющей магистерских программ являются не только наши контакты в вузовском сообществе, не только в академическом сообществе. На первых ролях здесь наши связи и огромная помощь, которую нам оказывают представители экспертного сообщества. В первую очередь коллеги из Фонда эффективной политики и Института общественного проектирования. Многие сюжеты, связанные с теоретическими обобщениями на сегодняшний день, работой со студентами, социальными практиками и внедрением в социальные практики современного очень сложного российского общества, удается делать только благодаря им. Я считаю, что проекты магистерского направления без них бесперспективны. Я лично буду делать очень многое, максимально от меня зависящее, чтобы это направление и это сотрудничество, в первую очередь с Фондом эффективной политики и Институтом общественного проектирования, продвигать и дальше. Постараемся учитывать особенности каждого из проектов, уникальность программ. И РГГУ, и Историко-архивному институту есть что сказать. В этом же направлении будем сотрудничать и с Институтом всеобщей истории, где у нас много коллег, с которыми уже даже и не впомнить, сколько лет работаем, и работа эта только позитивные впечатления оставляет, в том числе и с Институтом российской истории.

Дорогие коллеги, спасибо за внимание. Предоставляю слово Леониду Ефремовичу Горизонтову. Я просил бы вас обратить внимание на рекомендации круглого стола, они носят неформальный характер, прошу участвовать в их доработке. Спасибо за внимание.

Горизонтов Л.Е., доктор исторических наук, профессор

Тема моего доклада – «россиеведение как область научных знаний: отечественные традиции и зарубежный опыт». Разумеется, в отведенное время тему доклада удастся раскрыть лишь эскизно.

Объект россиеведческих исследований. Россиеведение - это изучение России, представления о которой многозначны и изменчивы. Как известно, имя Россия стало утверждаться в конце XV в. В последующие столетия Россия делалась все более многонациональной, евразийской, имперской и великой, учитывая возрастание ее роли сначала в европейском, а затем мировом концерте держав. В XIX в. Россия понималась в чрезвычайно широком смысловом диапазоне - от империи ("Большая Россия") до основной этнической территории великороссов ("собственно Россия"). Сходным образом, между прочим, в древнерусской традиции различалась Русская земля в узком и широком смыслах. Соответственно, русским считался как любой подданный империи, так и исключительно великоросс. Первый из указанных смыслов надолго укоренился во взгляде на Россию с западной перспективы, благополучно перейдя в XX в. Как писал Солженицын, "когда чудовище СССР лез захватывать куски Азии или Африки - ... во всем мире твердили: "Россия, русские...".

Столкновение двух Россий произошло в Гражданской войне, после которой значимой величиной стало Русское зарубежье, пополняемое последующими тремя волнами эмиграции и долгое время отделенное от родины железным занавесом. В советских реалиях Россия была существенно шире РСФСР. Рамазан Абдулатипов даже, не без преувеличения, конечно, говорил Ельцину: "Советский Союз по большому счету и есть Россия".

В том или ином виде ближнее зарубежье у России было всегда - интересный вопрос, заслуживающий сравнительно-исторического изучения. Важный еще и потому, что неоднократно оптика, фиксировавшая эту близость, опасно подводила. Начиная с XIV-XV вв. и на протяжении нескольких столетий параллельно существовали две Руси, ожесточенная борьба за объединение которых, борьба за древнее киевское наследие все еще слышна в современной науке. В имперский период "ближней" являлась оконечность восточнославянского массива, принадлежавшая Габсбургам. В более широком смысле ближним зарубежьем тогдашней России являлись славянские и балканские земли, а также некоторые азиатские территории. После Второй мировой войны ближними виделись страны социалистического содружества.

После распада СССР произошло сближение Российской Федерации с дальним Русским зарубежьем (даже Русская православная церковь в конце концов объединилась), но возникло удаляющееся постсоветское ближнее зарубежье. Россия вместе со своими ближним и дальним зарубежьями, а также любое иное, прежде всего, культурное ее присутствие составляет планетарный феномен Русского мира. Русский мир - это исторически сложившаяся экстерриториальная и наднациональная культурная общность.

По-прежнему популярна идея России как Евразии, оформленная в евразийском учении в 1920-е гг. прошлого столетия. Евразийством подчеркнута этнокультурная полифония России, но при этом акцентируется ее целостность и отдельность от других "миров". Думается, что в роли межцивилизационного моста Россия в гораздо большей степени продвигала Европу в Азию, чем Азию в Европу. Имеются продолжатели и у концепции общерусского триединства, отождествляющей Россию со Slavia Orientalis. Хотя Георгий Гачев имел основания говорить, что "Русь была жертвой России" (Россия здесь носитель имперского начала).

2. Россиеведение в системе научных дисциплин. В качестве области научного знания россиеведение возникает как познание России, которое велось не только силами гуманитарных и социальных наук, но и науками естественными. Во-первых, на судьбах россиеведения сказалось магистральное развитие науки от изначального синкретизма различных ее областей к специализации и через нее к междисциплинарному синтезу. Во-вторых, россиеведение развивалось в системе координат "концентрического родиноведения" (отчизноведения, отечествоведения) - внутренним кругом которого выступало краеведение как изучение малой родины, затем шло регионоведение и, наконец, страноведение.

Историческая специфика России проявилась в наличии еще одного круга - славяноведения, в поле которого в значительной степени и протекал генезис россиеведения. Министр народного просвещения Уваров даже вынужден был специально объяснять в циркуляре, что зарубежные славяне не есть Россия. В XIX в. идет процесс выделения россиеведения из славяноведения, так и оставшийся незавершенным. И это несмотря на то, что в СССР утвердился взгляд, согласно которому славяноведение изучает все славянские страны, кроме собственной, и имеет комплексный историко-филологический характер. За рубежом возобладало представление о славяноведении как преимущественно филологической дисциплине с расширением в направлении культурологии. На почве различий в подходах возникали достаточно острые противоречия, не изжитые до конца по сей день.

На Западе, ввиду особого веса России, именно россиеведение (Russian studies, русистика, россика) всегда формировало ядро славистического комплекса, обладая по отношению к нему немалой самостоятельностью. И, тем не менее, россиеведение с трудом пробивало себе дорогу в западных университетах, где, в частности, имела место конкуренция между представителями различных страноведческих направлений восточноевропейских исследований. Становление россиеведения на Западе произошло со значительным запаздыванием по сравнению с российской наукой, в которую, впрочем, не будем об этом забывать, немалый вклад поначалу внесли иностранные ученые. Влияние российской науки на западных коллег велико. Исключительно большая роль в транзите научных традиций как во времени, так и в пространстве принадлежала научной деятельности эмиграции. Значимость россиеведения возросла со складыванием советологии и, соответственно, несколько уменьшилась с ее кризисом и актуализацией в результате распада СССР конкурирующих с россиеведением страноведческих и регионоведческих направлений  (украинистика, изучение Центральной Азии и Кавказа).

На последнем рубеже веков произошли коренные изменения с точки зрения научной преемственности и международного разделения научного труда, что было связано с возможностью выбора темы и проведения полевых, в том числе архивных изысканий. Отечественное россиеведение в гораздо большей степени, чем раньше, интегрировано в мировое. Интернационализация россиеведения способствовала синтезу различных научных традиций и создала предпосылки для международного взаимодействия на образовательном поле.  При этом нередко конфронтационно складываются отношения российских ученых с их коллегами-россиеведами в бывших советских республиках и социалистических странах. Переломить сложившуюся ситуацию - важнейшая сегодня задача, в решение которой активно включился РГГУ.

3. Общественно-политическая значимость россиеведения. И в России, и за рубежом россиеведение всегда имело практикоориентированную направленность. Очевидна связь с управлением страной и ее развитием, а также соперничеством сил на мировой арене. В России подъемы россиеведения наблюдались в периоды активной реформаторской и хозяйственной деятельности, на Западе - в пору международных конфликтов. Существует целая литература о том, как переплетались между собой управление и изучение империй.  Запуск Советским Союзом в 1957 г. первого искусственного спутника Земли вызвал настоящий бум россиеведения на Западе, прежде всего в США. Едва ли можно назвать другой подобный пример воздействия достижения в научно-технической области на гуманитаристику. Рецидивы "холодной войны" до сих пор подпитывают западное россиеведение, немедленно расширяя спрос на него на рынке научно-экспертных и образовательных услуг. Практический смысл имеет и изучение истории россиеведения. Так, сейчас ставится  задача возрождения российской статистики с опорой на ее дореволюционные традиции.

В миссию отечественного россиеведения входит формирование благоприятного имижда России за рубежом и широкая просветительская работа в нашей стране. Думается, что распространение самого термина россиеведения в последнее время сопряжено с потребностью формирования российской надэтнической идентичности. Россиеведение востребовано ввиду острой борьбы за историческое наследие и в связи с формированием активной исторической политики в России и за ее рубежами. Разумеется, сказанное не означает признания за россиеведением сугубо инструментальной роли, но задает многие векторы научного поиска.
Итак, предельно широкое предметное поле россиеведения позволяет изучать как историческую, так и современную Россию во всей ее полноте. Адекватные этим возможностям коррективы необходимо вносить в исследовательскую и учебную практику.

Шубин А.В., доктор исторических наук, профессор

Уважаемые коллеги! Я, конечно, никогда бы не дерзнул за 10 минут выступать на такую тему, если бы не два обстоятельства.

Во-первых, указание начальства, а во-вторых, месяц назад я примерно на такую же тему, правда в течение полутора часов, выступал перед учителями на курсах повышения квалификации и поэтому сейчас могу до некоторой степени оценить, что действительно интересует нашу педагогическую общественность, а значит, общественность вообще. И первое, о чем хотелось сказать, это то, что я вообще противник выделения, скажем так, приоритетных направлений, разделения на приоритетные и неприоритетные темы, потому что в принципе объект исследования должен быть изучен магистрантами полностью.

Любая деталь исторического процесса должна быть так или иначе изучена, как-то понята и речь может идти только о группировке тематики, т.е. каким образом можно сгруппировать исследуемые явления, имевшие место в нашей новейшей текущей истории, современной истории. Когда я говорю о новейшей истории, я, конечно, теперь уже могу говорить - советская история. Это раньше мы говорили новейшая, потому что мы не знали, чем она кончится. В общем, сегодня мы имеем завершенный, вроде бы завершенный этап нашей истории с XVII в. по 1991 или 1993 гг. И мы имеем теперь еще неопределенную пока текущую историю, современную историю, постсоветскую историю.

Проблемы, о которых я буду говорить, делятся на две примерно категории: одни скорее хронологические, вторые – сквозные. И здесь я испытываю, учитывая, что у меня всего 10 минут, огромные проблемы, потому что видимо я буду их излагать в хронологическом порядке, перечислять.

Мы имеем дело с некоторой инвентаризацией актуальных проблем, но постараюсь останавливаться на тех, которые, на мой взгляд, являются сквозными, хотя иногда это придется делать несколько раз.

Итак, первый хронологический блок, который бросается в глаза, это переходная эпоха – революция и гражданская война. Здесь существует несколько основных проблем, которые действительно сейчас бурно дискутируются. Постараюсь никоим образом не касаться историографии, потому что назовешь одного автора, другой обидится, всех все равно не перечислишь.

Вопрос о сущности происходившего тогда, что есть российская революция, каковы ее хронологически рамки, можем ли мы говорить о нескольких революциях в этот период как обрушениях власти или это процесс, подобный Великой французской революции, каковы соотношение революции и гражданской войны, является ли здесь переход от одного к другому неизбежным или революции могут обходиться без столь массового кровопролития.

Следующая важнейшая проблема – это проблема исторических альтернатив, в принципе она является сквозной, т.е. она относится не только к периоду 1917 и последующих годов, но и, скажем, к периоду перестройки. Я буду касаться, вероятно, этой же проблемы применительно, скажем, вокруг полемики сталинского периода. И вот есть такая широкоизвестная фраза - «история не знает сослагательного наклонения». Я все охочусь за автором, на всех форумах спрашиваю: «кто автор этой фразы?» Вот если здесь из присутствующих кто-то его знает - меня просветите. Вот и в шутку студентам и магистарнтам я говорю: «найду - убью!» Потому что, действительно, мы приняли на вооружение эту фразу – это лозунг исторического фатализма, история знает сослагательное наклонение, без сослагательного наклонения вообще не можем оценить различные силы и как-то проследить возможные варианты развития нашего общества. Иначе мы отдаем на откуп публицистам эту крайне важную тематику исторических альтернатив. Другое дело, что здесь нужно быть крайне осторожным и понимать, что существуют случайности, но существуют и закономерности, которые все-таки исторический поток держат в определенных рамках.

Здесь исторический волюнтаризм не допустим, и рассуждение на тему того, что если бы не Сталин, то Советский Союз захватил бы весь мир. Или наоборот, немедленно бы разрушился. Это дань такому вот историческому волюнтаризму. Здесь необходимо крайне аккуратный, конечно, подход к этой проблематике, но она тоже нам необходима.

Следующая важнейшая тема, с которой мы сталкиваемся применительно к 1917 г., которая затем проходит как сквозная, это соотношение политики, которая бросается в глаза и повседневной истории. Вот человек, который жил во время революции, мы должны понять, что он жил не только революцией, человек, который жил во время Сталина, он жил не только Сталиным и т.д.

И в тоже время, рассматривая далее эту тему, мы должны понять связи, которые идут наверх от простого человека, который не очень вникает в политические темы, который не всегда ходит на митинги, хотя всегда ходит мимо митингов, а в 1917 г. их было очень трудно обойти. Как этот человек связан с принятием больших политических решений, каким образом, когда вот такие люди качаются то в сторону политики, то от политики, каким образом реагируют на это вожди, и принимаются большие ответственные или безответственные решения на государственном уровне.

Вот такая важная тема, приведу ее как пример, а таких примеров, естественно, миллионы можно приводить, важная тема - движение уполномоченных в 1918 г., рабочая оппозиция «рабочему» в кавычках государству, большевистскому государству. Каким образом колебался рабочий класс, с интересом он воспринимая эту инициативу или, наоборот, с равнодушием. И каким образом, в зависимости от этого, принимались решения о национализации, скажем, предприятий. Это крайне важная тема, крайне актуальная и такие темы мы можем по существу увидеть в каждом историческом периоде.

Следующий вопрос – отношения, скажем так, тоталитаризма и демократии. Работал у нас такой семинар в 1990-е гг. - «Тоталитаризм и демократия», когда мы пытались освоить этот политологический инструментарий. Как бы мы ни называли эти полюса, но в действительности мало изучена проблематика авторитарной власти. Что же все-таки произошло в 1917 г.? Это - начало тоталитарного кошмара или это ситуация, наоборот, так сказать, возможно, что и другая крайность, другой полюс – это, наоборот, высшее проявление социальной демократии, социального творчества, когда «люди на местах» принялись изменять свою жизнь.

В действительности, я думаю, что это как раз та ситуация, когда по старой философской притче, можно сказать: «и ты прав и ты прав», но так не может быть, а вот оба эти полюса проявились. И вообще, советская культура всегда в известной степени - синтез тоталитарного каркаса и некой культуры, в некоторых своих составляющих - гуманистической, демократической.
Да, «люди на местах» в 1917 г. пытались переустроить свою жизнь, но одновременно с этим принимались решения трагические, которые потом заложат основы крайне жесткого, как бы мы его ни называли - тоталитарный, авторитарный деспотический - режима и вот это соотношение присутствует в каждой точке современного исторического пространства, изучать это, на мой взгляд, крайне важно и интересно.

В заключение вот этого хронологического блока, чтобы все-таки осталось какое-то время на остальные, я бы хотел отметить еще такой момент – мы должны бояться, мне кажется, как исследователи, как историки двух крайностей: с одной стороны - это идеологизации, когда наша идеологическая позиция идет впереди нашего исследования. Я не против идеологической позиции, но все-таки она должна вытекать из материала, а не отбирать этот материал. Но с другой стороны есть и другая крайность, которая в последнее время видна у объективистов – такой исторический снобизм – «я умник, сидящий в XXI в. и все понявший про вас, суетившихся в ХХ в., я знаю как нужно было, я понимаю, как вы в общем мелки и со своими вот этими вот страстями шли не туда». К сожалению, вот эта мода сейчас проявляется и печалит меня, скрываясь под видом определенного объективизма.

С другой стороны, это тоже своего рода идеологические отклонения от попытки разобраться в эпохе, с точки зрения все-таки людей той эпохи, которую нужно учитывать, может быть, все-таки они не знали, чем все это кончится и это их оправдывает.

Наиболее острый сейчас, пожалуй, блок такой вот полемический - это, конечно, сталинская эпоха. О чем идут сегодня наиболее ожесточенные споры?

Это, конечно, цена модернизации, т.е. мы уже поняли, что сталинская эпоха - это не просто одно сплошное преступление, но это и некая модернизация, понимаемая как индустриальная модернизация, а не вестернизация. Здесь, в этой аудитории, слово «модернизация» тоже может вызвать полемику. Но одно очевидно, что цена ее колоссальна. Мы вычисляем эту цену. Это вообще само по себе интереснейшая проблема, отдающая слегка цинизмом: сколько было жертв, скажем, количество жертв в голодные годы. Интересный демографический аспект и, казалось бы, можно этим заниматься, потому что даже если жертв 100 000 человек, что конечно не так, это все равно страшное преступление. И, тем не менее, эти проблемы обсуждаются, исследуются, отсюда проблема причин, мотивов, мотивов поведения властей тех или иных, почему власть это сделала. Действительно хотел Сталин уморить украинский народ, как одна известная крайняя точка зрения, или Сталин преследовал светлые цели, но так получилось или не сложилось. Конечно, истина лежит где-то, я даже не могу сказать, что по середине, но очевидно между полюсами, и поиск ее актуален, интересен, это привлекает общественное внимание.

Аналогичная проблема – это проблема сопротивления сталинизму, сейчас уже очевидно, что сопротивление это было куда большим и разветвленным, чем считалось в период ХХ съезда партии и отсюда исследование этой проблематики - не оправдание ли это поведения Сталина, т.е. «даже у параноиков есть враги», как говорил Киссинджер и, если этих врагов так много, то может быть его действия и оправданы. Я не думаю, что это так, но тем не менее полемика эта ведется и очень важно выяснить некую структуру сопротивления – какова она была, каковы были ее реальные шансы и соответственно каковы были альтернативы.

С этим связаны менее сейчас обсуждаемые, но тоже, на мой взгляд, важные темы, одна из них – устойчивость НЭПа. Скажем, каковы были перспективы тех или иных программ оппозиции 1920-х гг., и которая никуда не исчезла в 1930-е гг., все эти люди оставались живы до, как минимум, до 1937 г., ну если не все, то многие до 1937 г. и оказывали определенное воздействие на политику страны, причем не очень пересмотрев свои взгляды, как сейчас выясняется.

Важнейшая проблема внешней политики – это, конечно, соотношение державного прагматизма и коммунистических проектов политики, как Сталина, так и советского государства в целом.

Здесь существуют тоже крайние точки зрения: либо та точка зрения, что в общем была идея захватить весь мир и превратить его в такую единую планетарную «Империю зла» и другая точка зрения, сформулированная одним из авторов так, что Сталин отказался от коммунистической идеологии в пользу геополитической, вот тоже интересный, но, на мой взгляд, необоснованный подход.

Элементы и того и другого имели определенное соотношение, мы его ищем и должны исследовать. К этому примыкает крайне актуальная для общества проблема 22 июня 1941 г., понятно как примыкает, так же, как прошлый год прошел под знаком, как недавно сказал мой руководитель академик РАН Александр Оганович Чубарьян, «от Молотова и Риббентропа уже тошнит», вот прошлый год прошел под знаком пакта Молотова и Риббентропа, и я думаю, что, как ни странно, выявился все-таки более взвешенный взгляд на то, что творилось в Европе в этот период.

Итак, в оставшиеся считанные минуты выделю еще несколько крупных блоков. Один я бы назвал «оттепель и застой вместе». Почему вместе? Потому, что общество становится несколько более стабильным, общество становится, таким образом, познаваемым иными методами.
Когда мы говорим о буре первой трети XX столетия - идет постоянный транзит одних и тех же мнений, но хочется понять, а в чем же все-таки заключалась устойчивость состояния государственного устройства, как оно было устроено, как работали его механизмы.
Если раньше мы противопоставляли оттепель и застой, воспринимали застой как некую реакцию, особенно, когда речь шла о взглядах шестидесятников, то сейчас все-таки понятно, что процессы, запущенные в 1950-е гг., они не были обрублены просто, скажем, в 1964 г., они продолжались, они развивались, они ушли вглубь. Это можно видеть и по развитию экономических процессов, и по развитию, скажем, того же инакомыслия, которое в 1970-е гг. расширилось, становилось все более и более плюралистичным, утонченным, и исследовать это крайне важно.

Вот здесь упомянул Александр Борисович Безбородов проблематику церкви. Может быть, если применительно к 1920-м гг., действительно, известный штамп гонений вполне приемлем, то применительно к 1950-1960-м гг. исследователям интересно посмотреть под углом, скажем, некоего третьего закона Ньютона - сила действия - она все-таки соответствует силе противодействия. А как вела себя церковь, каковы были внутренние ее противоречия, как в церковном клире, так и, скажем, в государственных структурах с ней сталкивающейся. Или просто люди смиренно сидели, сложив руки, или они как-то действовали и пытались все-таки сохранять свое пространство, и, в конце концов, мы знаем - сохранили, но каким образом.

Это, естественно, отдельные примеры, отдельные штрихи, потому что время мое неумолимо истекает, а у меня осталась еще одна такая тема как перестройка, которая достойна отдельного доклада, но я этот доклад, по-моему, год назад уже делал, поэтому скажу совсем коротко и перечислительно.

Что сейчас обсуждается наиболее остро в дискуссиях? Интересно, что это тоже произошло в прошлом году, в связи с юбилеем падения берлинской стены. Все-таки нельзя упрощать перестройку, необходимо ее рассматривать на фоне глобальных общемировых процессов. Как сказал один из докладчиков на международной конференции, посвященной 1989 г.: «а вы знаете, в Латинской Америке 1989 года не было. Вот вы тут все говорите - берлинская стена, перестройка, Горбачев, но были целые блоки мира, которые в общем-то жили некой своей жизнью». Может быть, стоит и нам посмотреть под этим углом, обсудить, что нового произошло в 1989 г., и что потом повлияло и на Латинскую Америку. И мы выясним, что это изменение мира произошло в конце 1980-х – начале 1990-х гг., в которые наша страна, конечно, сыграла огромную роль, является лишь частью большого масштабного процесса, запущенного, может быть, в 1968 г., а может быть - с изобретения портативного компьютера. Необходимо исследовать и это очевидно начавшееся преобразование в котором мы продолжаем жить. Перестройка последовала вслед за этим мировым изменением социальной структуры, которое не было осознано, но воспринято советской элитой, а также и советским обществом, попытавшимся также выстроить некие сетевые структуры, может быть, опережавшие свое время.

Таким образом, на перестройку интересно смотреть как на процесс, идущий не только сверху, но, во-первых, еще и снизу, что мы, как правило забываем, увы, но также еще и с боку, не в смысле действия, хотя это тоже очень интересно – каких-то спецслужб, разваливших Советский Союз, как только начинаешь копаться в этом материале и видишь, что здесь больше саморекламы этих спецслужб. Но скорее это было веяние времени, которое разрушило социальную систему. Мы должны понимать различия феноменов: скажем, причины перестройки - это не есть причины распада СССР, и перестройка - это не есть распад СССР – это разные феномены, в какой-то степени распад СССР - это поражение перестройки. Или, скажем, шоковая терапия 1992 г. - это не есть перестройка, потому что, если вы включите телевизор, вы узнаете, что началась перестройка и обесценились накопления граждан, но извините, это разные исторические периоды. Мы должны понимать эту разность исторических периодов, чтобы оценивать их, все-таки  здесь винегрет, на мой взгляд, не допустим.

По поводу постсоветской истории. Конечно, очень важно понять в каком обществе мы живем. Очень важно понять, и хочется, так сказать, спрогнозировать, на чем сердце успокоится, т.е. так сказать, к чему это все катится? Очень активные споры, не столь исторические, сколько политологические, так сказать, как относиться, к существующей власти, к возрождению России или к ее не возрождению. Обращаю внимание, что в силу того, что наше общество, очевидно, не смогло решить каких-то задач в конце 1980-х – начале 1990-х гг., которое оно поставило и поставило не просто так, а потому, что и весь мир ставил аналогичные проблемы. Если мы хотим все-таки двигаться вперед, а не деградировать, то нам эти задачи, так или иначе, предстоит решать.

Таким образом, изучение этого неудачного опыта или частично удачного опыта - это обязательное условие того, чтобы наше общество вообще куда-то двигалось, но кроме феодализма. Это к теме актуальности того, чем мы с вами и наши магистранты занимаемся и, как я надеюсь, будем заниматься.

Киличенков А.А., кандидат исторических наук, доцент

Добрый день, уважаемые коллеги, я предлагаю вам переключиться в область совсем других интересов, от науки перейти к практике. Как мне представляется, задачи учебно-методического обеспечения сами по себе сложны. Сложны в силу ситуации всем вам понятной, известной, и все-таки я постараюсь расставить некоторые ориентиры и предложить свое видение.

Первое. Факторы, которые определяют эти задачи. Исходя из чего их нужно формулировать. Я намеренно не останавливаюсь на цели этого обеспечения, потому что она очевидна. А вот что касается задач – задачи определяются функциональной ролью магистерского сегмента в структуре вузовского и поствузовского образования. И диктуются, прежде всего, тем, как определено место и роль магистерского сегмента в стандарте. Я напомню, что в государственном стандарте эта роль определяется как подготовка к самостоятельной научно-исследовательской работе в учреждениях образовательной и академической сферы, то есть магистр - это прежде всего исследователь. Там есть еще уточнение, что предполагается при соответствующей специализации ведение педагогической деятельности. Вот из этого, я думаю, и стоит прежде всего исходить.

Второе, это то, что магистерский сегмент занимает свое место в этой сложной на сегодняшний момент структуре, я напомню, это бакалавра, специалиста, магистра, аспиранта, и, если развивать это далее, докторанта. Как здесь быть, исходя из чего, каким образом построить структуру, какой она представляется оптимальной, если не идеальной, учебного пособия для магистра.

Прежде всего, я думаю, нужно отказаться от решения тех задач, которые предусмотрены предыдущими ступенями обучения, на уровнях бакалавриата и специалитета. Полностью отказаться, наверное, невозможно, я погорячился, но нужно свести к минимуму фактографическую нормативную базу и сосредоточить свое внимание на решении как минимум двух конкретных задач в рамках магистерского пособия. Первое – это решение комплекса вопросов теоретико-методологического уровня: теория, методология, историография, источниковедение. И второе – это то, что я бы назвал «моделью мастер-класса». Как это представляется? Я обычно предпочитаю некоторую образность, там, конечно, где она уместна, - так вот, мне кажется, что авторы пособия должны исходить из известной формулы Архимеда: «дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир». То есть нужно дать магистру точку опоры и нужно дать ему рычаг. Точкой опоры служит теоретико-методологическая, историографическая, источниковедческая площадка. А вот рычагом должны послужить конкретные модели, предлагаемые в рамках мастер-класса, изложенного в текстуальной форме.

О структуре учебного пособия, которое нам сегодня предлагается в качестве основы для обсуждения. Начальный раздел как раз и решает первый комплекс задач. Предложить магистру, дать ему возможность этой опоры. Роль рычага должны выполнять все последующие разделы, и вот здесь, как мне представляется, в рамках данного пособия, это вряд ли, конечно, уже возможно и реально, а вот в последующих (они обязательно должны быть, и я уверен в этом) конкретную проблематику нужно сводить к модели мастер-класса, т.е. излагать не столько содержание, не столько фактографию, сколько модель решения исследовательской проблемы.

Иначе говоря, магистр должен получить представление, результат, конкретный опыт решения исследовательских задач применительно к конкретным темам. Почему это так? Я уверен, каждый из нас имеет этот опыт, и это мнение могли разделить многие из присутствующих коллег, самая лучшая, самая, может быть, благодарная часть наших воспоминаний в бытность свою в аспирантуре – это общение с научным руководителем. Это настоящий класс, это настоящая высшая школа, которую должен проходить любой из нас, проходя подготовку в качестве исследователя. Так вот, это то, что должно излагаться в рамках конкретного раздела и в рамках этой модели мастер-класса.

Каждый автор в рамках своей темы, в рамках своего раздела должен предлагать методику, методологию, а проще говоря, модель исследования избранного предмета. И это будет самое лучшее, что вообще здесь можно предложить, потому что магистр, таким образом, получит конкретный опыт, конкретную возможность выбора той или иной модели.

Если развивать это соображение дальше, то получается, что все последующие разделы, после теории и методологии, должны в идеале – может, это невозможно решить в рамках одного учебного пособия – предлагать весь спектр проблематики. Это то, как раз, о чем говорили предыдущие выступающие и, прежде всего, Александр Владленович. Тот спектр проблем, модели решения, которые уже существуют в современной историографии.
Анализ спектра проблем, предложенного в данном пособии, наводит на следующие соображения.

Первое - явно не хватает, и это, очевидно, должно стать перспективой разработки новых пособий, - социальной проблематики, антропологической. Кстати, Александр Владленович, я здесь целиком и полностью разделяю вашу мысль – не только по поводу сослагательно наклонения, я сам испытываю те же чувства, у меня дрожь начинается непроизвольная – и она мне вспоминается, эта фраза, избитая сама по себе, но почему-то очень популярная. Это вещь известная, это же все знают. Так вот, человек в истории, в конкретную эпоху. Нужна модель, нужны конкретные результаты и нужно их изложение в учебном пособии. Да, безусловно, лирики – это то, о чем говорил Александр Борисович Безбородов, особенно в период постсоветский. Духовная жизнь. И здесь я хотел бы остановиться на такой проблематике как изучение ценностных систем, прежде всего морально-этических, их изменение в переходную эпоху, эпоху общественных трансформаций. Вот это чрезвычайно важно.

Не менее перспективным представляется обращение к зарубежной историографии, и особенно в том аспекте, где речь идет о результатах, пока еще немногочисленных, но очень обнадеживающих, совместных исследований. Я хотел бы обратить внимание на известную серию «История сталинизма», которая сейчас у нас издается на средства фонда первого президента России. И вот эти первые результаты могут составить одно из новых направлений будущих магистерских исследований.

Еще, последнее. Может быть, это даже отнести в первый раздел, но я хотел бы обратить внимание вот на что: в западной традиции роль экспертного сообщества или, точнее, состав экспертного сообщества большинство представляют все-таки магистры. Там не так много докторов. Они есть, они составляют ядро, это понятно. Но вот основной состав исследователей – это магистры. И нам это нужно иметь в виду: то, что будущие магистры наши – это те, кто впоследствии составят основу экспертного сообщества. Это то, к чему нужно стремиться, то, из чего нужно исходить.
Таким образом я, пожалуй, подвел бы итог. И в качестве заключения, структура учебного пособия, которое мы сегодня обсуждаем, на данном этапе представляется оптимальной: здесь отражены все задачи, о которых я говорил, но только если их рассматривать как первый шаг и необходимым изменением не столько даже системы, структуры, сколько философии, то есть комплекса задач, которые поставлены перед этим исследованием. Спасибо.

Горизонтов Л.Е.
Уважаемые коллеги, мы, таким образом, основную повестку исчерпали, но хотелось бы открыть общую дискуссию, как по прослушанным докладам, так и в связи с тем, что, не будем забывать, мы сегодня не в последнюю очередь собрались для обсуждения плана-проспекта уже практически готового учебного пособия для магистратуры, а в конце мы должны с вами обратиться к рекомендациям. Проект этих рекомендаций также готов и роздан участникам, но, естественно, это не истина в последней инстанции, и я бы очень приветствовал всякого рода редакционные поправки, добавления и так далее. Пожалуйста, кто хотел бы высказаться.
Ольга Вячеславовна, пожалуйста.

Павленко О.В., кандидат исторических наук, доцент

Одно высказывание только. Это просто реплика к вопросу, поставленному здесь в дискуссии, нужны или не нужны магистерские учебники? Если на уровне бакалавриата это не вызывает сомнений, то здесь большое спасибо Алексею Алексеевичу, что этот вопрос был поставлен, потому что для нас, взявшихся за разработку этого нового образовательного продукта, очень важно действительно для себя уяснить эти позиции. На мой взгляд, учебник для магистратуры необходим по трем основным причинам:

Первая - заключается в том, что магистрант, как правильно Леонид Ефремович отметил, приходит не только из исторической, допустим, среды, это может быть и филолог, это может быть культуролог и т.д. И где ориентировка ему в пространстве для выработки метода познания? Где вообще ему черпать и усиливать свою методологическую культуру? Я понимаю, что лекции, методологические семинары – это все понятно. Но текст – это некая такая опорная конструкция. С текстом можно соглашаться, не соглашаться, но текст усваиваем. И здесь на данный момент, на мой взгляд, учебник для магистрантов, в котором отражаются методологический подход, который, конечно, далек от нарратива, далек от неких жестких ригористических форм, но в котором отражается определенный концептуальный уровень освоения и познания данной проблематики, он совершенно необходим.

Вторая причина: мы в столичном вузе, в одном из ведущих вузов, мы все такая среда, которая фланирует, что называется, по 3-5 ведущим вузам Москвы. А что делать, допустим, в Сыктывкаре? Или, допустим, еще где-то дальше и т.д.? Для вузов региональных очень важны работы, в которых содержатся обобщающие позиции и дискуссионные аспекты излагаются в обобщенной форме – на данном, современном уровне. Мне кажется, что это даже задача, или, если хотите, обязанность российских вузов столичных.

И третья причина – она тоже существует, ее тоже нужно решать – магистерский учебник не должен давать заготовки жесткой, он не должен магистранта подводить к той или иной позиции, но он должен дать серьезный импульс для осмысления той или иной ситуации. Поэтому, нам мой взгляд, в условиях, когда магистратура в России делает первые шаги, зарождается, и зарождается в муках, и часто магистратура не достигает уровня магистратуры, а, скорее, это специалитет 4-5 курса. Вот на этом уровне делать настоящий продукт,  не обязательно только в издательском виде – это, может быть, интернет-проект – для магистрантов совершенно необходимо. Это мое абсолютное убеждение.

Зимина В.Д., доктор исторических наук, профессор

Сначала хотелось бы сказать несколько слов относительно развернувшейся дискуссии, нужны ли для магистрантов учебник или учебные пособия. Я думаю, что, наверное, все коллеги, которые принимали участие в этой дискуссии, говорят об одном и том же. Речь идет о формате. Тут, Алексей Алексеевич, я с вами согласна. И я думаю, что нужно просто выбрать какой-то такой идеальный формат, - либо его выбрать, либо его придумать, но должно быть в этом формате заключено какое-то знание, которое будет стартовым знанием. Знание, опора на которое позволит дальше развиваться.

А в каком формате это будет происходить – вот тут проблема, потому что даже когда мы пытаемся писать учебное пособие или даже придумываем название учебного издания, какое-то инновационное название, мы всегда все равно идем в режиме учебника. То есть: первое, второе, третье, четвертое определения, составляющие. Мне кажется, что это не магистерский уровень, потому что это некая форма, решетка, через которую очень трудно перепрыгнуть.

И вот отсюда я хочу перебросить мостик во вторую часть своего выступления, собственно, ради чего я и включила свой микрофон. Мне кажется, что вопрос был очень объективный и своевременный, потому что все наши дискуссии завязаны на одном: а кого мы готовим? Мне кажется, учитывая собственный педагогический опыт, эта проблема всегда стоит. Мы разрабатываем идеальные, гениальные учебные планы, пишем учебные пособия, но дальше возникает вопрос, а кого мы готовим?

Конечно, это вопрос обоюдный, тут я с вами согласна, Леонид Ефремович, то есть проблема рынка, куда уйдет выпускник, и здесь надо очень активно заниматься проблемами мониторинга, потому что, с одной стороны, безусловно, человек, который является специалистом в области россиеведения должен быть очень профессиональным, подкованным, подготовленным.
С другой стороны, он должен быть очень разносторонне подкованным. И мы не случайно сегодня говорили о том, что россиеведение – это такая широкая палитра направлений, предметов. И, наверное, должно измениться каким-то образом само восприятие гуманитарного знания и трансляция гуманитарного знания, и на уровне школы, вуза и т.д., и, наверное, только тогда мы определим или сформируем образ того специалиста, которого мы готовим.
Но самое главное – он должен уметь мыслить. Вот как научить человека мыслить, не просто, так сказать, рефлексировать на окружающую обстановку и ситуацию, а мыслить, - вот это, наверное, и есть проблема.

Герасимов Г.И.

Мой опыт подсказывает, что нужно идти, наверное, от того, кому это нужно, кому нужно россиеведение.

Но прежде чем перейти к этому вопросу, я хотел бы высказаться, собственно, по тому учебнику, который представлен, и по самому предмету. Мне кажется, что предмет очень важный, предмет очень нужный, хотя мы не до конца еще определились, куда его приложить и кому он сгодится, тем не менее, чувствуется, что потребность в этом предмете будет. И эта потребность заключается в следующем.

Во-первых, даже в тех рекомендациях, которые есть, говорится о том, что россиеведение ориентировано на русскоязычную молодежь СНГ и молодежь других стран. Это раз. Это для внешнего потребления. Это знание «на экспорт». И я не случайно задавал вопрос, для кого учебник – на экспорт или для внутреннего потребления? Если на экспорт – это одна форма представления материала, потому что то знание, которое мы будем давать иностранным людям или теперь иностранным людям – не важно, это постсоветское пространство или зарубежье – должно привлекать. Эта история должна быть хорошей историей. Русские должны привлекать их. Иначе – зачем мы даем эти знания?! Для того, чтобы оттолкнуть от себя?! Это раз – обязательно положительная история.

Другая подача материала, может быть, для аудитории внутри страны. Так вот, кому внутри страны нужны знания обо всей стране, интегрированные знания о России. Мне кажется, что объективно они нужны государственным деятелям, высшим государственным деятелям. Объективно они нужны политикам. Не политиканам, не тем, кто занимается мелочными махинациями, а политикам. Они должны понимать тот объект, с которым они работают. Это аналитики и эксперты федерального уровня, которые работают как в министерствах, где они видят всю страну, они должны понимать всю страну, так и в общественных, политических и иных организациях, которые также связаны со всей страной. То есть это - высший уровень элиты в лучшем ее смысле.

И с этой точки зрения, мне кажется, данный предмет имеет очень хорошие перспективы. Мне кажется, что университет, который бы взялся за такую постановку вопроса, а у нас, кстати, в стране нет такого университета, готовил бы именно государственную, политическую элиту. Такие университеты, такие школы есть во Франции, в Великобритании, в США, но у нас нет. Ниша свободна. Эту нишу можно занять.
Могут сказать, Академия государственной службы. Но она готовит чиновников. Государственное и муниципальное управление – это подготовка чиновников, знающих инструкции и работающих по этим инструкциям. Они не видят страну. К сожалению, РАГС, которая задумывалась как учебное заведение по подготовке государственной элиты, стала ли она такой школой де факто? В общем, такие вещи не создаются сверху, не всегда удается создать их сверху. Сейчас созданы две школы бизнеса, две бизнес-школы. Посмотрим, удастся ли им занять свою нишу. Но вот эта ниша, гуманитарная, определенно свободна, и мне кажется, что россиеведение могло бы быть основным предметом для подготовки именно такой категории людей.

Это то, что касается вопроса, для кого это нужно.

Следующий момент, на котором я бы хотел немножко остановиться. Это – конспект учебного пособия, который представлен. Здесь авторы попытались охватить основные проблемные поля, основные дисциплины, которые входят в россиеведение, и многое им удалось. На что, мне кажется, нужно было бы обратить особое внимание – это то, что составляет сущность России. Чем Россия отличается от других стран? Одни могут сказать, она отличается территорией, географией и пр., и пр. Это внешние отличия. Все-таки сущностные отличия – это то, что ухватил Макс Вебер, когда описывал капитализм, его сущность, те ценности, которые лежат в основе культур. Вот идеи, лежащие в основе русской культуры: православные идеи - для имперского периода, коммунистические идеи - для советского периода, либеральные и государственно-патриотические и националистические, какие угодно, непонятная смесь – для современного периода. Вот анализ этих идей, исторический экскурс возникновения и развития этих идей, которые определяют культуру и политическую, социальную и иные сферы развития России, - вот это здесь еще недостаточно хорошо отражено. Но, я думаю, что, если эту проблему поставить, ее можно будет решить.

Вот несколько поверхностный взгляд на проблему, который я могу предложить.

Перлов А.М.
В принципе, у меня по дискуссии возникло два вопроса. Первый был в продолжение сюжета о россиеведении и в объяснение этой позиции, когда объяснялось, что это русская культура, наднациональная, за пределами границ политического образования «Российская Федерация» - вот соответственно мой первый вопрос. Есть ли встречный ракурс – интереса, исследования культуры в границах РФ, но не только той, которая имеет преемственность с тем, что у нас было в советское время или в досоветское время? Прежде всего, это вопрос, конечно, к исследованию культуры в последние два десятилетия, то есть очень сильную глобализацию, вестернизацию, сближение с логиками, характерными для европейской и мировой культуры, и с другой стороны, культуру иммиграции. То, что привносят в современную российскую культуру люди с другими установками, с другими представлениями. Поэтому первый конкретный вопрос, который, может быть, к учебнику имеет отдаленное отношение, это – есть ли в этом понимании «русского мира» и в этой оптике встречное движение, интерес к культурному миру, который возникает?
Второй вопрос можно сформулировать как вопрос к программе учебника, но на него ответ в большой мере был уже услышан, к сборнику статей, конечно, и к сборнику отдельных курсов он не может быть поставлен. Какая кажется наиболее продуктивной тактика обхождения с вопросами, которые можно называть острыми, «жаренными», проблемными? Ясно, что это очень разные ответы. Это национальный вопрос в РФ и легальный: национальный вопрос как национальное строительство, - и такой, не очень легальный, с той же самой иммиграцией. Это вопрос сырьевого сектора в экономике. Это вопрос форм оппозиции в современном политическом и околополитическом пространстве. Ясно, что это не входит в программу обсуждаемого учебного курса, но, скажем так, как представителю дилетантского общества перед благородным сообществом россиеведов – какие могут быть перспективы размышления по этим вопросам, и вообще, и в РГГУ, в частности?

Спасибо.

Горизонтов Л.Е.

Уважаемые коллеги, я скажу буквально два слова в заключение. Во-первых, россиеведческая магистратура в РГГУ – это всерьез и надолго. Никуда мы не уйдем ни от россиеведения, ни от магистратуры. У нас уже действуют в течение нескольких лет такого рода магистерские программы, в частности, уже 5-й год реализуется программа «История коммуникаций на советском и постсоветском пространстве». Это, конечно, россиеведческая программа. И опыт накоплен немалый. Но мы отдаем себе отчет в том, что учебно-методическое обеспечение уже запущенных программ отстает, и поэтому нужно сосредоточиться сейчас на поиске новых подходов к этому учебно-методическому обеспечению. То есть мы уже успели опубликовать программы курсов – это, безусловно, хорошо, - но помимо этих традиционных форм магистратура требует и иные формы, которые, конечно, отличаются и от специалитета и от бакалавриата, который нам тоже еще как образовательный уровень предстоит понять.

 

 

Я думаю также, что будущее за международными магистерскими программами. И, безусловно, здесь россиеведение сыграет ключевую роль, поскольку от российских вузов наши потенциальные партнеры в других странах прежде всего ожидают знания о России, комплексного знания, полидисциплинарного знания. И, следовательно, возникнет проблема написания учебных пособий для таких международных программ. И я думаю, что это в определенной степени разрешит каверзный вопрос, который был поставлен сегодня: как учебники должны варьироваться в зависимости от своего адресата, либо они адресованы внутреннему читателю, российскому читателю, или читателю зарубежному. Вот в случае международных магистерских программ, понятное дело, что мы не будем два разных пособия писать – для одной части группы и для другой части группы.

 

Но в то же время, я тут с Григорием Ивановичем соглашусь, существует спрос на российскую учебную продукцию за рубежом, в первую очередь в ближнем зарубежье, которое в некотором смысле по-прежнему в некотором смысле тоже часть России. И здесь мы имеем дело с таким адресатом или потребителем, который представляет собой нечто среднее между внутренним и внешним. Таким образом, возникает целый комплекс проблем, о которых следует думать и следует думать сообща, причем, не ограничиваясь стенами вуза.

И я очень благодарен нашим коллегам, которые из других учреждений сегодня пришли и приняли активное участие в работе «круглого стола».

Благодарю всех выступавших, всех присутствующих. И думаю, что сегодняшняя работа была плодотворна.

Круглый стол завершился принятием рекомендаций. Представленное учебное пособие было решено доработать, отразив всю сложность процессов развития современного российского общества на теоретико-методологичеком уровне и обратив больше внимания на проблематику российского зарубежья.