66-й ГОДОВЩИНЕ ПОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ посвящается…

Автор: А.А. БРОВИНА, Н.Г. ЛИСЕВИЧ, Т.П. ФИЛИППОВА | 29 Апреля 2011

Военные воспоминания советского ученого А.Ф. Ануфриева



В настоящее время в исторической науке проявляется большой интерес к изучению источников личного происхождения, таких как дневники, мемуары, письма, в том числе и военного периода. Мемуары фронтовиков представляют собой уникальный комплекс источников, который позволяет расширить границы изучения войны оценками и интерпретациями определенных исторических событий очевидцами, показать личное восприятие боевых будней; понять психологию человека – участника войны.

В Научном архиве Коми научного центра Уральского отделения РАН в 2009 г. был сформирован фонд личного происхождения ветерана Великой Отечественной войны, научного сотрудника центра, кандидата технических наук Ануфриева Александра Федоровича (1914–2002). Значительный объем документов фонда посвящен событиям Великой Отечественной войны. Это дневниковые записи А.Ф. Ануфриева 1943–1945 гг.; воспоминания, над которыми он работал в 1968-2002 гг. и назвал их «Что было, то было…»; а также богатый комплекс фотодокументов военных лет.

Александр Федорович Ануфриев родился 18 апреля 1914 г. в г. Хабаровске в семье служащих. В 1940 г. окончил Омский сельскохозяйственный институт по специальности инженер-гидротехник и был направлен в Управления мелиорации Народного комиссариата земледелия Коми АССР на должность старшего инженера. А.Ф. Ануфриев был призван на фронт Сыктывкарским городским военкоматом 10 марта 1942 г., получив военный билет как рядовой необученный, направлен на учебу в Пуховичское пехотное училище, располагавшееся в тот период в г. Великий Устюг. Хотя в 1936–1937 гг. в институте он прошел высшую вневойсковую подготовку и получил звание «младшего лейтенанта» и военный билет командира запаса. Военная биография А.Ф. Ануфриева осложнялась тем, что его отец, офицер царской армии, в 1937 г. был арестован и расстрелян. В связи с этим А.Ф. Ануфриев прошел половину своего военного пути рядовым. В июне 1942 г. А.Ф. Ануфриев был направлен в формировавшуюся 59-ю отдельную стрелковую бригаду, которая с августа 1942 г. участвовала в боях на Северном Кавказе.

Военная судьба к А.Ф. Ануфриеву была милостива. Создавая свои воспоминания много лет спустя после войны, А.Ф. Ануфриев понимал, что ему на фронте пришлось испытать не столь страшные страницы, как другим его современникам, об этом он сам пишет в начале своих воспоминаний: «Скажу сразу – фронтовая судьба ко мне была снисходительна, даже слишком!». На Северном Кавказе А.Ф. Ануфриев, имея высшее образование, служил сначала делопроизводителем АХЧ, а затем завотделом строевой части штаба бригады. С 12 августа 1943-го по 4 января 1944 г. находился на внештатной должности заведующего отделом штаба полка резерва офицерского состава. В начале 1944 г. при расформировании полка А.Ф. Ануфриев был направлен на I-й Белорусский фронт, на фронтовые курсы младших лейтенантов. Победу в Великой Отечественной войне А.Ф. Ануфриев встретил на берлинском направлении в составе I-го Белорусского фронта в немецком городе Мезеритце, находясь на курсах командиров строевых взводов. После Победы он в составе Группы советских оккупационных войск в Германии (ГСОВГ) преподавал огневую подготовку на курсах усовершенствования офицеров пехоты. В декабре 1945 г. А.Ф. Ануфриев был демобилизован как специалист сельского хозяйства по специальному вызову Народного комиссариата земледелия.

После демобилизации с 1946 г. по 1956 г. А.Ф. Ануфриев – главный инженер Коми республиканской конторы «Главсельэлектро». Под его руководством было разработано планирование и произведены работы по электрификации сельского хозяйства республики, им лично смонтированы гидротурбины на нескольких первых в Коми АССР колхозных ГЭС. В 1956 г. А.Ф. Ануфриев перешел на работу в Коми филиал АН СССР младшим научным сотрудником отдела энергетики и водного хозяйства, с 1967 г. стал старшим научным сотрудником отдела, а в 1970 г. был избран заведующим. Под руководством А.Ф. Ануфриева разрабатывались основные вопросы гидроэнергетики Коми АССР, использование энергетических ресурсов для целей сельской электрификации и лесной промышленности и др. В 1965 г. в Ленинградской лесотехнической академии А.Ф. Ануфриев защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата технических наук по теме: «Исследование энергоэкономической эффективности комплексного использования малых и средних рек Коми АССР для целей лесосплава и энергетики». Автор более 130 научных работ. С 1975 г., после выхода на пенсию, Александр Федорович продолжал плодотворное сотрудничество с Коми филиалом АН СССР. В течение многих лет проводил активную патриотическую работу среди школьников, руководил кружком следопытов «Поиск» в агрошколе-интернате для детей сирот им. А.А. Католикова г. Сыктывкара.

Награжден орденами Красной звезды (1946) и Отечественной войны» II степени (1985), медалями. Ушел из жизни А.Ф. Ануфриев 14 октября 2002 г., похоронен в городе Сыктывкаре.

Военные воспоминания очень важный и необходимый источник не только по антропологии войны, но и по истории повседневности. Анализ такого источника позволяет увидеть не только поведение и настроение людей, но и понять многообразие характеров, их реакций на военную обстановку, ситуации казуса. Воспоминания А.Ф. Ануфриева – это свидетельства непосредственного участника и очевидца событий, составленные на основе личных впечатлений от войны. Воспроизводя наиболее важные, с его точки зрения, стороны действительности, он стремился определить свое место в происшедшем и дать ему оценку. Это делает воспоминания исключительно ценным источником для исследования некоторых аспектов истории Великой Отечественной войны.

Для настоящей публикации подобраны наиболее интересные фрагменты из военных воспоминаний А.Ф. Ануфриева: призыв на фронт, случаи на фронте, впечатления от Победы, картины послевоенного Берлина.

А.Ф. АНУФРИЕВ

1941-1942 г.

22 июня 1941 г. я – старший инженер Коми конторы «Водстрой» Нар[одный] ком[иссариат] зем[емледелия]а Коми АССР – находился в командировке в Сысольском районе. В этот день – солнечный, теплый и тихий – колхозники в д. Катыдпом за р. Большой Визингой вышли массовым субботником копать канал с расчисткой кустарников.

На часах был 2-й час дня. И в это время мы заметили как со стороны села, вброд через реку, на вороном коне верхом к нам едет рысью председатель Горьковского сельсовета тов[арищ] Морозов, за ним бегом ребятишки. Подъехал он к нам, отозвал в сторону председателей колхозов, парторга и меня. Запыхавшись, взбудораженно выговорил: «Товарищи, война! Немцы, без объявления, двинули на нас свои войска! в 12.00 выступал по радио т[оварищ] Молотов, сказал об этом. Мы уже в селе собирали народ, провели митинг. Надо здесь сейчас тоже провести митинг. Но нужно сделать спокойно, уверенно, без паники, так, чтобы народ не ушел с субботника, а то в селе на митинге бабы разревелись, разголосились и разбежались по хатам…». Посоветовавшись меж собой кто откроет митинг, кто выступит с призывом работать еще лучше. Провели митинг хорошо, выступал и я. Колхозники были возбуждены, оживленно расспрашивали о подробностях на границе, – а кто их знал тогда? Начали работать, но все-таки 3-4 старушки ушли в село… Вот так началось...

Вернулся я в Сыктывкар 1 августа 1941 г. в субботу и сразу на работу в контору. Вечером же, помывшись и переодевшись, поспешил на свидание к Томе.

Назавтра – в воскресенье 2 августа 1941 г. – вдвоем мы с ней пошли в ЗАГС. Там нас и зарегистрировали, выдали свидетельство о браке…

А назавтра – в понедельник, придя в контору на работу, я был ошеломлен. Подошел ко мне главбух Новожилов (без кисти правой руки) и говорит: «В субботу мы не хотели тебя огорчать и не портить выходной день, не сказали, что тебя вызывают в горвоенкомат, как приедет пусть явится!...» Вот это да!? Звоню Томе на квартиру т. Марусе. Так-то, вот, мол, так! Она тут же прибежала в контору, а оттуда мы идем вместе вдвоем по улице в горвоенкомат.

Идем и горюем: вчера свадьба, а сегодня на фронт! Она плачет: «Зачем я только замуж вышла?». В военкомате меня продержали более двух часов. Наконец вопрос решился. Отпустили меня до особого распоряжения (вызова), дали документ-справку как рядовому необученному!....(?) Вот это номер! Я стал «необученным», тогда как два года учился в ВУЗе, окончил Высшую вневойсковую подготовку и был средним комсоставом!?... Немного обрадовавшись тому, что не сразу на фронт, мы с Томой возвратились: я – на работу, она – домой.

Вот так началась наша супружеская жизнь. Зимой мы с Томой переехали на квартиру, где прожили совсем немного, до получения мною повестки из военкомата. Было это так. Вечером 9 марта 1942 года пришел к нам милиционер и вручил повестку. Тома прочитала и заплакала. Я ее утешать, что, мол, не на фронт, а в отряды МПВО (местная противовоздушная оборона). Здесь, в городе. Но она сквозь слезы: «Да нет же, на войну… тут же написано – иметь при себе белье, кружку и ложку…?!». Погоревали, пережили вместе, обсудили что к чему, ходили к т. Марусе, собрали что требовалось. Ночь почти не спали.

10 марта утром пришли в горвоенкомат, народ уже собрался. Проводы есть проводы… Весь день оформляли большую партию к отправке, лишь вечером, засветло еще мы – мобилизованные – группами отправлялись. Пошла и наша группа в 8 чел., наш путь до В[еликого] Устюга, где будем учиться на пехотных командиров.

Итак, пошли мы пешком, наши рюкзаки – мешки с провизией везли на автомашине. Шли вразброс, кто с кем, большую часть нас провожали жены – родные.

Шли мы с Тамарой до с. Тентюково, уже стемнело, от дома до дома все никак не могли расстаться. Но вот у одного крыльца, последняя остановка - поплакали, погоревали, расцеловались, последние мои слова в адрес будущего нашего дитяти – «Прощай, дочка, Галочка» – и …. расстались, быстро в темноте потеряли из виду друг друга.

Пришли в г. В[еликий] Устюг днем 17 марта 1942 г. Остановились на частной квартире. Хозяйка предлагала за верхнюю зимнюю одежду водку и деньги (за бесценок), мол, все равно, все ваши вещи пропьет старшина?!... Так оно потом и вышло, вещи наши домой не вернули (шуба, валенки, шапка и пр.). Может их централизовано отправили туда, где они нужны были.

18 марта 1942 г. нас остригли, переодели в военное обмундирование явно Б[ывшего] У[потребления] – на гимнастерках у левого предплечья все стерто и промасленно от носки винтовок. Но ничего теперь мы – курсанты ППВУ (Пуховичского пехотного военного училища).

В последних числах апреля началась непонятная спешка в занятиях, нас быстро от шагистики переключили на изучение материала по части стрелкового оружия СВТ (самозарядная винтовка Токарева с магазином на 10 патрон), ППШ и ППД (автоматы, пистолеты-пулеметы Шпагина и Дегтярева, минометы), даже все часы самоподготовки вечером были посвящены освоению этого оружия.

25 апреля в торжественной обстановке мы приняли военную присягу… и вот рано утром 2 мая по тревоге общий сбор нескольких рот, выдали запасное белье и маршем в город, а там через баню – на погрузку, тут же у пристани, в пароходы. Нас было много, много было и жителей Великого Устюга провожающих. Нас направляли на фронт, а куда – никто не знал. Питались только сухим пайком (колбаса, хлеб, сахар), к концу рейса проголодались. На остановках ходили в деревни чуть ли не за 5–7 км, промышляли питание кто что мог. Я лично выменял у одной хозяйки за две катушки ниток (черных и белых) около 500 гр. сушеных грибов, которые с товарищем сварили с картошкой (она у него была) в консервных банках на кухне парохода.

Наш эшелон последовал в Москву. Сутки–двое возили нас по окружной дороге столицы, стояли долго. Но вот 9–10 мая поехали мы на заставу, доехали до Волоколамска: там спешились и поротно вышли в лес, выстроились каре (нас было 400-600 чел.). Посреди группы начальник в звании капитан-летчик. Он скомандовал: «Отвечать свои специальности военные только три: артиллерист, сапер, пулеметчик, а все остальные стрелки в пехоту». Разбивали нас по этим группам. Стоим мы в строю и ждем своей фамилии. Капитан вызывал нас по общему списку. Думаем: кто же мы, куда лучше податься? Друзья Старцев и Пунегов подались в артиллеристы, а я … я решил, что полезнее буду в саперах, ведь все-таки я гидротехник, строитель. Дождался и ответил «Сапер» - капитан направил меня в влево на опушку к ст[аршему] лейтенанту. Прихожу, он сидит и около него небольшая группа. Я представился. Он начал спрашивать: «Саперное дело знаешь? С минами знаком? Подрывное дело освоил?» – на что я ответил все отрицательно (так оно и было), тогда иди отсюда, какой ты сапер, сразу же подорвешься!» Я возвратился и встал в большую группу общих стрелков–солдат. Вот так – инженера-строителя плотин, гидростанций забраковали и не допустили в саперы…!

Затем из нашей общей группы стали набирать 30 человек в учебный батальон – учить на сержантов и старшин. Взяли и меня – окончившего Высшую вневойсковую подготовку и уже имевшего титул «Средний комсостав»!


Осень 1942 г.

Как-то утром рано мы выдвинулись где-то в районе Пседах вперед, почти у самой передовой. В небольшом лесу в ложбине расположилась наша кухня, рядом саперная рота и какая-то минометная артиллерия с лошадьми в ущелье…

Кухня готовила обед, полный чан начищена картошка. Я в 15-ти метрах со своими бумагами А[дминистративно]-Х[озяйственной] Ч[асти], повар тут же возился с продуктами, еще не успел закрыть крышкой котел с картошкой, солдаты растопили кухню, и потянулся дымок вверх, ветра не было. И вдруг через несколько минут в воздухе – фр-фр-фр-фр….Бах! Немец заметил дымок и по нему ударил точно. Первый снаряд 206 мм упал в 5-ти метрах от кухни, врезался в песок (там была полусухая речушка) на 1,5 м и взорвался, все прижались к земле, на меня свалилась земля сверху. Как кончилось, я к кухне – нет никого, она цела, мне кричат: «Ануфриев, сюда!» – бегу к ним, они 3–4 чел. в воронке от снаряда сидят, я туда же, прижались друг к другу – слышен еще химический запах от разорвавшегося снаряда… Вслед за первым – второй «фр-фр …БАХ!», затем третий – и так 10–12 этих 206 мм «чушек» в радиусе 100 м вокруг нас, чудом в воронке этой и спаслись, т[ак] к[ак] окопов еще не нарыли. На моих глазах погиб старшина саперной роты Утимешев (не русский, татарин либо башкир… работал до мобилизации в Москве механиком метро). Он после первых разрывов побежал из ложбины наверх, тут его и накрыло, осколками разорвало живот, кишки наружу, оторвало руку и раздробило левую ногу в бедре, он упал, закричал: «Ну вот… умираю, вот Утимешев и умирает!…» К нему подбежали две санитарки, начали перевязывать и успокаивать… а он сам и так успокоился – стих, тут же и выкопали ему ямку и похоронили… Побило почти всех лошадей и минометчиков.

Да, это наука – надо не демаскировать себя, дымок от кухни безобидный, а натворил дел – сколько унес жизней. Пострадало и варево: в открытый котел с картошкой насыпало земли – песку верхом.


Октябрь-ноябрь 1942 г.

Помню, как проезжали деревни-аулы Хаталдон, Дзуарикау, в какой-то из них остановились и заехали во двор одного дома. Хозяин, пожилой, принял нас хорошо, когда мы собрались дальше ехать, он откуда-то принес гуся серого и передал нам в дар (узнал, что мы потеряли свою кухню, оторвались от «своих»). В другом селе-деревушке остановились, где населения уже почти не было – ушло в горы. Во дворе одного дома разместился работать. Начали готовить обед, растопили печь, распотрошили гуся, начали его варить, а я подшивал свои бумаги. Вдруг на западную окраину налетели самолеты немцев, начали бомбить, бомбы рвались, стены тряслись, я сидел в отдельной комнатушке. Посыпалась штукатурка. Мои бумаги в извести, пыли. Стал убирать. Вышел – никого нет, мне кричат: «Сюда!» Это начальник с остальными уже сидели в убежище (население рыло такие на «задах» своих дворов). Я туда. Сидим, а бомбежка, обстрел продолжаются. Земля дрожит, один осколок упал прямо у входа в землянку, я был тут же – не удержался взять его (граммов 300-400) и обжегся: раскаленный такой! Налет прекратился, стихло. Мы быстро уселись в машину и дальше на восток. Гуся недоваренного так и бросили там: часть кухни обвалилась, домишки были ветхие (деревоземляные, каркасные).

Февраль 1943 г.

…13–15 февраля 1943 г., где-то чуть западнее Гривенской, нашей бригаде почти прямо на переднем крае был показан кинофильм (название не помню, что-то из серии киножурналов). Киномеханики приспособили для зала огромную воронку от авиабомбы (очевидно весом 300-500 кг). Место здесь ровное, поля, открытое, а воронка в диаметре метров до 15-ти, ее с одной и противоположной сторон подкопали, и получился приличный «зал» прямо под открытым небом, человек на 100-150…

Март 1943 г.

«Работаю я в О[тделе]К[адров] одного из фронтов. Прихожу в канцелярию, как обычно, рано, еще нет никого, только часовые. […] Время начала занятий, приходит помощник начальника. Спрашивает меня, мол, не прибывал ли еще полковник Агаджанов. Я отвечаю, что нет. Полковник Агаджанов Хаим Магеранович должен был по нашему вызову прибыть еще вчера для получения направления на должность. Сегодня мы его уж ждем обязательно.

…Обеденный перерыв. Уже сам начальник через помощника интересуется о полковнике, а его, как назло, все еще нет.

…Вечер. Город погрузился в обычную рабочую темноту. У нас глубокие часы вечерней работы. До конца – час. Вдруг к нам второпях, разгоряченный, входит наш начальник: «Вы и Ануфриев, и вот еще я следователя захватил. С ним все трое быстро и на моей машине за город к Трещатнику. Там я получил донесение от поста - разбило и убило вашего полковника. Его похоронить и применить все меры необходимости. Айда!».

Благодаря уже принятым мерам, мы все четверо (шофер еще) через несколько считанных минут прибыли к месту происшествия.

Действительно, хотя условия и не позволяли быстро одним оком уловить все происшедшее (была уже темная беззвездная ночь и кроме того начинало моросить), но мы все-таки, энергично действуя своими фонариками, вышли из машины и обшарили все место, где упала бомба. Оказывается, машина была смята и разбита, в основном, с задней стороны. Бомба весом килограммов 50 упала почти сразу рядом за машиной, рвануло и таким образом убило полковника, сидящего в кузове машины. Основная рана - в область левой части грудной клетки вошел довольно большой осколок и часть серьезных осколков попало в шею и затылок. Смерть наступила молниеносно. Шоферу же его досталось изрядно. Весь израненный и контуженный, он лежал под обломками машины. Его немедленно, всего в крови и стонущего, увезли в полевой госпиталь.

На факт катастрофы и гибели полковника Агаджанова мы быстро составили акт. Документы все берет следователь, копию акта мы. Дополнительно был составлен акт на погребение тела погибшего. На обратном пути, на первом попавшемся бульваре, мы и похоронили полковника. Все мокрые и уставшие возвратились в контору. По телефону доложили начальнику, что и как. И по домам.

Назавтра с утра как обычно. В адрес семьи полковника Агаджанова письмо и сообщение о гибели их мужа и отца. […] Сообщили местному горсовету о случившемся и просили его принять все меры к оборудованию могилы, придать этому общественный и торжественный характер. Уже занесли в списки безвозвратных потерь и готовились сообщить в Москву, как вдруг…

В комнату входит высокий с черными бровями полковник. Одет он по-походному, по всему видно, что с дороги и просит доложить начальству, что по вызову полковник Агаджанов прибыл. Пом[ощник] нач[альника], к которому он лично обратился, первоначально остолбенел. Зрачки его, и так больших глаз, расширились, пристально уставились на спокойный вид полковника, но потом резким движением вперед и на меня рукой: «Немедленно задержите человека с вещами! Быстрее!» – я быстро убежал, недопоняв все, в чем дело.

Выходя из-за стола и проходя мимо полковника, пом[ощник] нач[альника], что-то бормоча, – «Сейчас, сейчас доложу. Ах, разве это Вы, Вы разве полковник Агаджанов?», – чуть ли не заикаясь на ходу, вошел в кабинет начальника. Полковник остался стоять с выражением на лице ничего не понимающего и нашедшего в поведении полковника что-то неладное.

А полковнику и совсем невдомек, что он уже со всеми мерами необходимости, с почестями и вдобавок с чрезмерной поспешностью, уже похоронен на бульваре именно тем лицом, с которым он только что живой натурально разговаривал. […] Даже больше того, его жена и дети оплакивают сейчас у себя дома безвременного погибшего любимого мужа и отца, так как сам он лично подписывал только что извещение о гибели этого живого покойного полковника. А тут!

Через пару минут в кабинете у начальника наше начальство «уговаривало» полковника. Ничем, не выражая удивление, кстати сказать, столь возможного и законного, проверив дипломатическим путем документы, они предлагают ему проехаться домой, отдохнуть, мол, вы уже давно дома не бывали. Вам нужно поберечь свое здоровье и восстановить его. Вот вам 30 суток отпуска, документы, мол, уже заготовлены, езжайте. Это вместо должности то.

Ну, бывает в жизни и судьба, бывает и счастье. Полковник от отпуска не отказывается. И не без нашего усердного содействия ночным поездом он отъезжает к своей семье.

Каждому из нас большому и маленькому досталось по-своему. У каждого лишь только в эту минуту вылился наружу тайно назойливо щекотавший вопрос «а кого же все-таки похоронили?». Тот факт что «погребенный» полковник Агаджанов действительно по нашему вызову прибыл и действительно нами же направлен в отпуск к семье, этот факт никуда не уберешь. Он налицо. Но и тот факт, что полковник, тоже по фамилии Агаджанов был убит и похоронен, был убит и похоронен опять же по нашей инициативе, и нами же лично. Притом на руках у нас форменные документы о гибели этого Агаджанова и о его погребении. Вот чертовщина какая!

Дело не требует никаких отлагательств. Немедленно раскрыть, что за личность представляет собой погибший полковник. Или это второе лицо Агаджанова, скрывающегося под документами последнего. Еще серьезнее, может быть, этот труп, который нами зарыт на бульваре, есть труп какого-нибудь крупного афериста-шпиона.

Да, у страха глаза велики. Каждый из нас никак не желает подобного исхода, хотя и, между прочим, мелькнула такая назойливая мыслишка.

Тут мы только начали, как заправские Шерлок Холмсы искать тайну тайн. Прежде всего, сличить точно и достоверно фамилию имя и отчество. Пришлось отрыть незаметно труп погибшего, провести целый ряд исследований и обратно закопать. И вот в результате таких примитивных кустарных исследований, как это говорится, только между нами, без вмешательства особых органов оказалось.

1. Вскрытие трупа нам ничего не дало. По фотографии ничего установить не удалось кроме как только то, что это действительно мужчина лет 35-40 и по всей видимости, в звании полковника.

2. Шофера погибшего в том госпитале, в который мы его сдали, не оказалось, его почти в шоковом состоянии передали в другой, а оттуда его умудрились уже эвакуировать глубже в тыл. Таким образом, нужный, кажется, единственный свидетель исчез.

3. По документам погибшего, находящихся уже пришитыми к делу у следователя, было установлено: фамилия погибшего точь-в-точь Агаджанов, имя Гаик, по отчеству Мартиросович, в звании, действительно, полковник. Все совпадает с уехавшим полковником к семье, кроме первой буквы инициалов.

Ага, раз так, значит, есть второй полковник Агаджанов. Значит, мы его найдем, он должен быть у нас. Искать, искать!

Быстро были подняты все списки личного состава. По орденским документам, извлеченным у погибшего, в нашем наградном отделе ничего не нашли, так как «он» получил их на других фронтах. В списках во всяких разных и во всех отделах нет. […] Ищем снова по всем спискам в две руки. День, ночь, опять день, другая ночь – нет! Нет Агаджанова, что за чертовщина! Появилась мысль послать на розыски в О[тделы] К[адров] родов войск. Есть! И вот я в составе одной такой своеобразной экспедиции. Ну, понятно, оформляем это в виде смотра инспекции. Просим показать списки учета старшего офицерского состава, личные дела их и прочее.

Как обычно, мы в управлении гвардейских минометных частей. Обычные списки и списки. И вдруг. Стоп! … полковник, да, Агаджанов, да, Гаик, да, Мартиросович, да, да, да! Он?! Это он. Берем себя в руки. Мы ведь здесь инкогнито. Нельзя выдавать свои действительные цели и назначения. Даже подозрений чтоб никаких не вызвать. Берем эту книгу учета и их начальнику. «Вот этого, вот этого», тыкая пальцем выборочно по списку, пом[ощник] нач[альника] набрал 10 человек и в том числе злополучная фамилия Агаджанов.

В 20.00 на столе у нас личные дела. Вот оно – Агаджанова. Да, это он, фотография сходная. Прибыл недавно. Ранее был в С[трелковом] П[олку], сейчас командир минометного полка. По данным значится в краткосрочном отпуску. Да-а!

Ну что же. Развязка наступила «Доводим!» дело до конца, «обрабатываем» этого полковника по всем правилам учетного искусства возвращаем личные дела обратно в Гв[ардейские] минометные части с грозной бумагой, где указывается, что учет точный отсутствует и в частности, мол, полковник Агаджанов Г.М. не в отпуску, а погиб. Ну, кажется, все! В чем же все-таки собака зарыта. Оказывается причиной похоронения живого полковника Агаджанова Х. М. был нелепый недосмотр следователем злополучных инициалов. Ну, понятно, тогда, в таких условиях, непроглядная темень, моросил дождик и не так уж нужная спешность и при том его преклонные лета все это скидывало ему вину.

Наш начальник лишь только после этого окончательного развязывания на докладе осведомил члена Военсовета. На что тот с тем свойственным его полноте тоном ответил: «Ну-ну, хорошо нужно же хоронить. Вот и нас когда-нибудь не забудут».

Июнь 1943 г.

Где-то в числах 2-3 июня 1943 г. сделали остановку в Сталинграде. По пути к нему уровень воды был в реке высоким, по реке плыли одиночные трупы в различных позах, кто в зимней одежде, а кто в нижнем белье: страшное напоминание о защитниках Сталинграда!.. Правый берег Волги высокий, снег растаял, все береговое пространство усеяно окопами–ячейками, как птичьи гнезда стрижей.

В Сталинграде мы пересаживались на другой пароход, до его отхода часа 2-3 ходили с капитаном по городу… Экскурсия эта была ужасная – поражала всякое воображение представшая перед нами картина. Еще на подходе, со стороны Волги, город выглядел черно-бурым силуэтом разбитых зданий с зияющими черными окнами, торчащими трубами и оставшимися остовами зданий. Кое-где еще виден огонь и дым. Где-то идут взрывы: это саперы подрывают сомнительные остатки этажей.

Ничего живого в городе нет, улицы и те с трудом различаются: все завалы, завалы из груд кирпича и щебня! Заходил вовнутрь остатков зданий: удивлению не было предела, как так можно? Все внутренние стены избиты пулями и снарядами, живого места от штукатурки не осталось, все красный кирпич. Встанешь лицом к стене – она вся избита до кирпича, смотришь назад: а откуда же по ней стреляли? Ведь тут же другая стена?!

На улицах кое-где разбитые орудия, броневики и машины, уже трофейные команды им проставили свои инвентарные номера белой краской.

На береговой пристани речного вокзала видели остатки от архитектурной скульптурной группы – фонтана из играющих детей – пионеров мальчиков и девочек…


Апрель 1945 г.

В г. Мезеритц… В начале апреля (в 1-5 числах) и наши учебные батальоны фронтовых курсов 1 Бел[орусского] фронта двинулись вперед, а было это тоже не без местного эпизода…

В один из этих дней (1-5 апреля) в обеденное время был дан приказ: всем погрузиться на поданный к ж[елезно]д[орожной] станции эшелон! Начались сборы по учебной тревоге быстро, никакого транспорта нашему батальону, а тем более ротам, не выделили – надо было все на своих руках, пешим порядком нести свое имущество через город к вокзалу… И тут началось! День был теплый, снег уже сошел, яркий весенний полдень. В костеле, что против нас через дорогу, шло очередное богослужение, народу было много, съехались католики и со всей округи, из соседних сел-хуторов, подвод одноконных и пароконных стояло вокруг костела порядочно (70-80 шт.). Эта мирная и тихая ситуация вдруг нарушилась нашими солдатами-курсантами. Они, бывалые фронтовики, решили, что почему это мы должны на глазах цивильных тащить свое имущество (пулеметы, боеприпасы и другое ротно-батальонное снаряжение) на руках, а тут стоит свободный добротный транспорт?!

Кто-то двое или трое из них попытались было уговорить возницу-мальчика ближайшей подводы подвезти до станции и обратно, мол, он приедет через 30-40 минут. Мальчик наотрез отказался, ссылаясь на отца (он молился внутри костела), тогда курсанты взяли подводу пустую, без хозяина, соседнюю. За ними таким же образом последовали и другие… когда таким образом было «мобилизовано» 5-6 подвод, они, нагруженные нашим имуществом, тронулись по улице от костела к вокзалу, богослужение прервалось, из костела повыскакивали хозяева подвод и давай на них удирать в обратную сторону. Никакие уговоры и просьбы дать их временно до вокзала не подействовали! Очевидно, нашему командованию надо было эту операцию делать не самовольным путем, а мирным, напрямик, зайти в костел, тихо обратиться к ксендзам, агитнуть их, с амвона обратиться к верующим об оказании нам помощи, тем более не такой уж тяжелый: на один час подвод 10-15. Очевидно, такой вариант мог бы сыграть свою положительную роль.

Но как бы там ни было, мы сели в эшелон и поехали «заграницу». Я лично впервые пересек государственную границу в р[айо]не Бреста, ехали мы в вагоне и на платформах своих отечественных, колея ж[елезной] д[ороги] уже была по Польше (гл[авные] магистральные) перешита под нашу – она у них несколько уже нашей – (1524 мм и 1435 мм).

Молча и торжественно проехали мимо города героя – крепости Бреста (с 1965 г.), из вагонов вдали видны были побитые стены самой крепости, да тогда мы почти ничего не знали о геройских подвигах ее защитников.

Впечатления появились особенные: шутка ли, едем «за кардон», ко всему присматриваемся, многие мелочи «другие», «не нашенские», сравниваем, сопоставляем – что и как у нас это и то! Ну пока что все это со стороны, из вагонов… Проехали столицу Польши – Варшаву – стороной, по окраиннам, ничего, конечно, столичного не увидели, но знали, что город сильно разрушен. Слышали мы и о «варшавском восстании», организованном эмигрантскими деятелями из Лондона 1 августа 1944 г.

Проезжая ж[елезно]д[орожные] станции, на остановках смотрели и удивлялись свободной продаже в лавках продуктов: колбасы, бутербродов и прочих хлебных изделий?! М-да, а у нас этого пока еще нет… Сказывается наличие частного предпринимательства.

Между станциями Конин и Вжесня пересекли другую государственную границу того времени. Эта граница была установлена фашистской Германией в 1939 г., когда она оккупировала Польшу. Как такового государства Польского не было, а была «область государственных интересов Германии». От этой границы ничего не осталось, когда по советско-польскому договору от 16 авг[уста] 1945 г. были установлены и Берлинской конференцией приняты новые современные границы П[ольской] Н[ародной] Р[еспублики].

Проезжали мимо г. Познани, слышали разговоры и узнали, что крепость в городе была освобождена на месяц позднее города (23 февраля 1945 г.), бои шли тяжелые, ее защищали якобы… «власовцы» – обреченные изменники родины!

Где-то 5-7 апреля 1945 г. в р[айо]не ж[елезно]д[орожной] ст[анции], ныне Свебодзин, мы высадились из вагонов и пешим порядком по шоссе 15-20 км пошли дальше к г. Мезеритцу (ныне г. Мендзыжеч). Да, мы уже шли по немецкой земле! Я уже пребываю во второй зарубежной стране. Правда, эти земли сейчас польского народа, ему возвращенные после многовекового захвата и владения германцами-прусаками.

В Мезеритце разместились всеми курсами в военном городке – здесь фашисты готовили пехотные части: казармы, учебные плацы, стрельбище, даже гауптвахта – все было оборудовано капитально и удивительно сохранилось от фронтовых разрушений, а вот в городе самом были следы фронта, бомбежки и пожаров.

18 апреля 1945 г. в Мезеритце я очень скромно вместе с к[апита]ном Проскуряковым отметил свой день рождения – 31 год.

Часто ходил в город, в одном из уцелевших канцелярских магазинов я запасался чертежными инструментами и бумагой для оформления схем-графиков к учебным занятиям по баллистике. И вот однажды, 24-го апреля, как-то в очередном «походе» по городу, в одном из подвалов дома на улице Вильгельмштрассе я обнаружил много книг в кучах на русском языке. Все они по нашим сельхозмашинам. Взял себе одну на память более близкую по специальности «Справочник по сельскохозяйственному строительству» изд[ательства] Сельхозгиза, Москва, 1935 г. Она отштампована немецкими регистрами: b.wlth, Riqa, kat. № 23-1.

А наш штамп областной центральной библиотеки города Барановичи, Пионерская 1 – № 13322 – зачеркнут крестом. Надо полагать, по этим записям, немцы серьезно готовились оккупировать наши земли и надолго; разграбили библиотеку в г. Барановичи, перевезли ее в г. Ригу, а оттуда драпали с ней до Мезеритца, где ее бросили в подвал, а я ее обнаружил. Сейчас эта книга-справочник у меня, сохранил я освобожденную пленницу…

Май 1945 г.

День Победы я встретил в войсках 1-го Белорусского фронта на берлинском направлении в немецком городе Мезеритц, сейчас этот город польский Мендзыжеч в 125 км от Берлина.

В ночь с 8 по 9 мая я был дежурным по части. Рано утром за час до общего подъема услышал по радио передачу о том, что в Берлине фашистское командование подписало акт о безоговорочной капитуляции, военные действия прекратились, наступил долгожданный день победы над врагом.

Сразу же после такого радостного сообщения мы со старшиной побежали в каптерку, достали там ракетницы и коробки с ракетами. Тут же начали по-своему отмечать и салютовать торжество победы. Прямо из окон казармы открыли беспорядочную стрельбу разноцветными ракетами. Выстрелы нашего салюта разбудили солдат-курсантов, все они приняли это за сигналы боевой тревоги, быстро поднялись и спешно приготовились к сбору. Но затем, узнав, что это вовсе не тревога, а победный салют, всё вмиг преобразилось. На лицах появились радостные улыбки, раздались счастливые и ликующие возгласы «Ура! Победа! Наконец-то! Добили все-таки врага! Митька, Ванька, скоро будем дома! Ура!». Всеобщее ликование охватило всех нас. В этот день у каждого из нас не сходили с уст слова «Победа!», «За Победу!».

1945 г.

Ездили мы частенько в Берлин смотреть рейхстаг, имперскую канцелярию и другие разбитые «исторические» места. А больше в офицерский магазин-гастроном, в котором продавали на немецкие марки нового образца, выпущенные нашими властями и только нам, советским офицерам, различные продукты, деликатесы (масло, колбасы, ветчину, шоколады, конфеты и прочую гастрономию). Был в городе организован и наш советский ресторан. Я заходил в него один раз днем, сытно пообедать. Несколько в диковинку была ресторанная обстановка после долгих лет военных кухонь, продпунктов и столовок. Тихо, уютно, чисто – все как полагается для ресторана. Не было только музыки (днем), официанты любезные, меню отменное!

В то время Берлин уже был разделен на две зоны, советскую и союзническую, но особой строгости в границах между ними не было, мы свободно в них разъезжали. Но дежурство по городу вели поочередно в течение одной недели: советская, американская, английская и французская комендатуры. […] Но однажды в центре у рейхстага я был во время дежурства американцев и посмотрел их художества. Разъезжали они в парадной форме и с белыми носками, с белым поясом и портупеей, в касках на своих «виллисах». Вели себя с гонором и вызывающе. […] На скорости подъезжает такой «виллис» – в нем четыре американца-военных, управляющий водитель которого держит свои ноги прямо на капоте мотора, близко к краю тротуара стоянка автобуса. И замедлили ход против группы немецких граждан, ожидающих автобус, и разом, чуть ли не по команде, плюнули немцам в лицо, расхохотались громко и «газанули»!

В те дни в моде были часы ручные. Немалую роль в их продаже-сбыте сыграл некоторый «голод» их и среди нашей братии. Американцы делали на этом свой «бизнес». Видел я как обычный «виллис», не комендантский, подъехал к району рейхстага, из него выпрыгнули двое американцев, выбрали у деревьев место, расселись и стали из своих карманов вытаскивать целые связки наручных часов различных марок. Тут же вокруг них образовалась толчея. Я не подходил, у меня были свои.

Во время дежурства «союзничков», особенно американской комендатуры, немцев на толкучке бывало гораздо меньше и торговали они то барахло, которое ретивых дежурных интересовать не могло, а среди них шла конкуренция. Кто успеет перехватить на подходе к толкучке отдельных немцев. Эти очередные жертвы обыскивались беспардонно патрулями, выискивая более ценное барахло. Видел сам, сначала удивился, что это так вдруг один из патрульных «виллисов» резко свернул с асфальта в сторону и поехал прямо по газонам между пней деревьев. Оказалось, они рванулись навстречу идущим двум немцам. Остановили их, окружили и начали обшаривать все их карманы и авоськи, что-то взяли себе, что-то бросили в сторону. Хотя немцы безропотно вели себя и не сопротивлялись, американцы все равно напоследок поддали им подзатыльники и… Вот так вели себя «союзнички победители»!

Сентябрь 1945 г.

Помню, что было 2 сентября 1945 г. Подходя утром (10-11 часов) к О[тделу] К[адров], я увидел перед зданием пестрый строй наполовину из гражданских и женщин. В голове – знамя и музыканты-трубачи исполняли гимн страны. Из речей выступавших на митинге с импровизированной трибуны я узнал: «Победа над Японией, капитуляция ею подписана! Ура!» Вот так окончательно завершилась война 1941–1945 гг.

Из О[тдела] К[адров] я пошел по городу, всюду с балконов и из окон уцелевших жилых домов Берлина были вывешены белые флаги и реже красные, в знак окончательной сдачи, капитуляции коалиции фашистов. Много, очень много флагов было.

Да, мы гордились в то время этой победой! Зашел я и к Бранденбургским воротам и к разбитому рейхстагу. Впечатление от следов боев тоже памятно и в то же время горделивое. Вот то логово фашистского зверя, к которому гнали врага наши войска и народ со своей территории, затем и по соседним странам и, наконец, добили самого зверя здесь в его логове!

Здесь же у разбитого рейхстага один из предприимчивых немцев пожилой на вид устроился фотографировать нашего брата на фоне рейхстага. Сфотографировался и я, стоя с шинелью в руках, заказал 5-6 экз. и дал фотографу свой почтовый адрес – полевую почту, уплатил сколько-то марок (не помню), в расчете на его честность.

Как оказалось потом, немец-фотограф добросовестно выполнил мой заказ (как очевидно и всех других из нас) и прислал это историческое не только для меня лично фото. Вот оно, смотрите на меня – вашего предка..! (Фото. №3)

Научный архив Учреждения Российской академии наук Коми Научного центра Уральского отделения РАН. Ф. 49. Оп. 2. Д. 6, 30. Подлинник. Рукопись.

Dedicated to the 65-th anniversary of the

Victory in the Great Patriotic War



War reminiscences of the soviet scientist A.F.Anufriev

Аннотация/Annotation

Публикация военных воспоминаний Александра Федоровича Ануфриева – ветерана Великой Отечественной войны, кандидата технических наук, научного сотрудника Коми филиала АН СССР. Документ отражает личное восприятие грозных событий рядовым участником войны.

The article is dedicated to the 65-th anniversary of the Victory in the Great Patriotic War and represents fragments from the war reminiscences of Aleksandr Fedorovich Anufriev – a veteran of the Great Patriotic War, Candidate of Sciences (Engineering), research worker of the Komi Branch of the USSR Academy of Sciences. The documents reveal private perception of the wartime events by an ordinary war participant.

Ключевые слова / Keywords

Великая Отечественная война 1941-1945 г., мемуары фронтовиков, военный дневник, личное восприятие боевых будней, психология рядового участника войны. The Great Patriotic War, memoirs of front-line soldiers, wartime diary, personal perception of wartime daily events, psychology of a war participant.

Бровина Александра Александровна

Начальник Отдела «Научный архив и энциклопедия» Учреждения Российской академии наук Коми научного центра Уральского отделения РАН, кандидат исторических наук

Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript

Республика Коми, 167982, г. Сыктывкар, ГСП-2. ул. Коммунистическая, 24

Телефоны: 8 (8212) 20-23-95, 24-50-14

Brovina Aleksandra Aleksandrovna

Head of the Department of Scientific Archive and Encyclopedia of the Establishment of the Russian Academy of Sciences Komi Science Centre of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences,
Candidate of Science (History)

Лисевич Нина Григорьевна

Главный архивист Отдела «Научный архив и энциклопедия» Учреждения Российской академии наук Коми научного центра Уральского отделения РАН

Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript

Республика Коми, 167982, г. Сыктывкар, ГСП-2. ул. Коммунистическая, 24

Телефоны: 8 (8212) 20-23-95, 24-50-14

Lisevich Nina Grigoryevna

Chief archivist of the Department of Scientific Archive and Encyclopedia of the Establishment of the Russian Academy of Sciences Komi Science Centre of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences

Филиппова Татьяна Петровна

Старший лаборант-исследователь Отдела «Научный архив и энциклопедия» Учреждения Российской академии наук Коми научного центра Уральского отделения РАН

Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript

Республика Коми, 167982, г. Сыктывкар, ГСП-2. ул. Коммунистическая, 24

Телефоны: 8 (8212) 20-23-95, 24-50-14

Filippova Tatyana Petrovna

Senior research laboratory assistant of the Department of Scientific Archive and Encyclopedia of the Establishment of the Russian Academy of Sciences Komi Science Centre of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences