К ИСТОРИИ РУССКОГО ЗАГРАНИЧНОГО ИСТОРИЧЕСКОГО АРХИВА (РЗИА): ПРОБЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ, ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ ИССЛЕДОВАНИЙ

Автор: Л.В. СЕРКОВСКАЯ | 03 Апреля 2011

«Память мира» - так называется список наиболее ценных документальных собраний человечества, который составляет Комиссия по культурному наследию ЮНЕСКО. В июне 2007 г. в этот список была внесена Славянская библиотека в Праге. Это стало важным событием в культурной жизни не только Чехии, но и всего мирового сообщества. Особенно большую гордость должны испытывать в России, тем более, что директор Славянской библиотеки в Праге Лукаш Бабка в интервью неустанно повторял, что Славянская библиотека – детище русской, украинской и белорусской эмиграции, часть Русского заграничного исторического архива. Это только часть, поскольку основное архивное собрание сразу после Второй мировой войны было вывезено в Советский Союз, а сохранившееся в Славянской библиотеке – лишь то, что советские власти не посчитали достойным внимания. Директор Славянской библиотеки сформулировал это с достаточной степенью деликатности: «После Второй мировой войны полное собрание РЗИА было включено в центральный архив СССР, сейчас он называется ГАРФ - Государственный Архив Российской Федерации. Некоторые из собраний, которые были связаны с историей Украины или Беларуси, в последующие годы были перевезены в Минск, Киев и другие города СССР, но большая часть до сих пор находится в ГАРФе, и доступ к ней открыт».

Приходится напомнить, что, в отличие от Славянской библиотеки, в которой коллекции периодики бывшего РЗИА остались в первозданном виде, вывезенные в СССР архивные фонды были раздроблены между центральными, республиканскими и ведомственными архивохранилищами страны. После долгих поисков, спустя десятилетия после расчленения архива, изданы Межархивный путеводитель по фондам РЗИА, и Справочник-путеводитель «Фонды Государственного архива Российской Федерации по истории белого движения и эмиграции», которые обобщили результаты неустанного труда архивистов по розыску фондов бывшего РЗИА, того, что было живым организмом в период с 1923 по 1945 г.

Идею РЗИА лучше всего выразил его научный руководитель А.А. Кизеветтер, высланный из СССР в 1922 г. и работавший до самой кончины в Праге: «К русской культуре всюду в Европе обнаруживается большой интерес. Этой культурой заинтригованы, ее ценят, в ее будущности не сомневаются, никто не допускает мысли о том, что большевистское измывательство над этой культурой окончательно ее погубит. Вот и мне думается, что эмиграция со своей стороны должна была бы сделать все возможное, чтобы своею деятельностью закрепить в европейском обществе это признание силы и ценности русского человека как культурного деятеля. Согласитесь, что это было дело в высшей степени важное с точки зрения именно в грядущей России».

Сегодня мы читаем эти строки со смешанными чувствами гордости и горечи. Всего лишь небольшая часть единого целого русского архива получает всемирное признание, поскольку имеет непреходящую ценность с точки зрения всего человечества.

История создания, функционирования и гибели РЗИА в Праге – уникальная модель рождения, жизни и попыток воссоздания на новой основе органически целостной системы документальных исторических памятников. Всего за 20 с небольшим лет, с 1923 по 1945 гг., РЗИА прошел путь, который преодолевают большинство архивов в России и в мире за многие десятилетия, а то и за столетия.

Таким образом, исследование истории создания и функционирования РЗИА важно прежде всего потому, что относится к проблеме выживания архивов в экстремальной обстановке. Он возник вопреки Советской власти, которая игнорировала его существование, и сделала все, от нее зависящее, чтобы раздробить архив и забыть связанных с ним историков-архивистов.

Так проявились два несовместимых, антагонистических по своей сути отношения к архивам.

С одной стороны, создатели РЗИА исходили из того, что архив нужен для сохранения документальной исторической картины прошлого России вне зависимости от политических пристрастий и партийной принадлежности фондообразователей и исследователей. Они видели свой научный и гражданский долг в том, чтобы сохранить его органическую целостность даже в условиях изгнания.

С другой стороны, органы советской власти видели в Архиве источник удовлетворения оперативно-чекистских, сугубо ведомственных интересов. Архив как произведение культуры их не интересовал. Признанный в цивилизованном мире принцип «уважения к фондам», то есть к органической целостности структуры архивов, сложившейся естественно-историческим путем, был нарушен.

Настало время для осмысления гуманитарной катастрофы, которая произошла в 1945 г. Для этого требуются новые концептуальные подходы, применение современной исследовательской методологии на основе последних достижений отечественной и мировой историко-архивоведческой науки.

Меняются люди, меняется социум и весь окружающий нас мир, меняется отношение к ценностям – и наше восприятие образа РЗИА тоже не может оставаться неизменным.

И еще одно соображение, доказывающее необходимость по-новому осмыслить комплекс проблем, связанных с РЗИА.

Как показывает история РЗИА и других архивов, объективные законы, действующие в рамках естественно-исторического процесса формирования единого архивно-информационного пространства, воспрепятствуют попыткам искусственно прервать сложившиеся традиции преемственности в строительстве архивной системы на научной основе. Русский историк-архивист И.Е. Андреевский впервые в мировом архивоведении еще в конце ХIХ в. высказал идею «единения архивов всего мира», которая сегодня является объектом междисциплинарного изучения ученых, занимающихся проблемами становления «информационного общества».

Именно для обеспечения «всеобщих научных работ» русские эмигранты в Чехословакии создали РЗИА, в котором собирались и хранились документы и печатные издания, присылаемые русскими беженцами буквально из всех стран. В архивохранилищах находили свое пристанище даже газеты, журналы и документальные коллекции, которые разными путями проникали в Прагу из Советской России.Таким образом, налицо преемственность гуманитарной идеи всемирности, когда культура объединяет, а не разъединяет людей, когда временное уступает место вечности.

В то же время создание архивов как материализованной коллективной памяти, как показывает история, один из самых эффективных способов сохранения и приумножения культурного наследия нации. Этот созидательный процесс является частью общечеловеческого движения от хаоса и господства разрушительных инстинктов к разумному порядку, духовности и осознанному стремлению к самопознанию личности и общества.

В рамках такого методологического подхода отношение к судьбам архивов вообще, и РЗИА в частности, можно рассматривать в качестве существенного критерия для оценки культурного (цивилизационного) развития нации, характера и уровня ее самосознания Идеи Андреевского и его преемников – историков и архивистов Серебряного века русской культуры, многие из которых были вынуждены покинуть Россию в первые послереволюционные годы, продолжали жить и развиваться в рамках РЗИА, а архивы – независимо от места их создания - оставались неотъемлемой частью национальной культуры и продуктом гуманитарных традиций российского историко-архивоведения. Феномен РЗИА в контексте современных взглядов на формирование мировой цивилизации предстает в качестве модели целостного единства культур при сохранении ими своего многообразия, неповторимости. Пражский архив стал культурным институтом мирового значения без всякого готового проекта и, что более важно, без поддержки властных структур государства, на чужой территории, только благодаря усилиям тысяч граждан, которые не хотели уйти в вечность безвестными и непонятыми.

Такое гуманитарное понимание глубинного, зачастую не осознанного документообразователями существа архивистики, характерно для отечественной школы классического историко-архивоведения. Его основы были заложены в теоретических трудах и практической деятельности губернских ученых архивных комиссий и Союза российских архивных деятелей – институтов отечественной культуры, возникших в середине XIX-начале ХХ в. если не в прямом противоборстве, то, по меньшей мере, параллельно с государством. В ходе этого взаимодополняющего процесса вырастает прообраз единого историко-архивного пространства, повышая при этом на каждом новом витке общественного развития и в самых необычных, экстремальных условиях, общий уровень самосознания человека и гражданина как в национальном, так и в глобальном масштабах.

Но цена административного вмешательства в сложный архивный организм, как свидетельствуют последние дни существования РЗИА в Праге в 1945 г., может оказаться слишком высокой. Таким образом, исследование истории РЗИА в наши дня открывает еще одно направления научных поисков.

К началу XXI в. в России и за рубежом количество материалов по истории РЗИА, включая монографии, материалы международных конференций, отчеты о специализированных выставках в России и за ее пределами, статьи и публикации архивных документов, превысило сотни наименований. Сложилась отдельная школа историко-архивоведческих исследований, которую можно было бы назвать «РЗИА-ведение». Казалось, еще немного, и можно было бы говорить о том, что тема исчерпана и в ней практически не осталось «белых пятен».

Это ощущение было особенно сильным после выхода в свет упомянутого межархивного путеводителя «Фонды Русского заграничного архива в Праге» под редакцией и с обстоятельным предисловием Т.Ф. Павловой, с насыщенными информативными справками, описаниями, указателями и комментариями, которые и поныне являются основным источником для многих историко-архивоведческих трудов. Межархивный путеводитель по фондам РЗИА в Праге – уникальное издание. Его создатели поставили и реализовали задачу реконструкции состава документов двух эмигрантских архивных учреждений, созданных в Европе в довоенное время – РЗИА и ДКА (Донского казачьего архива). В состав путеводителя включены характеристики фондов РЗИА, подготовленные архивистами из республик Беларусь, Грузия, Молдова, Украина и Эстония.

В ряду фундаментальных информационно-справочных изданий заслуживает отдельного упоминания также коллективный труд «Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века: Энциклопедический биографический словарь», в который вошли более 400 жизнеописаний русских эмигрантов, в том числе виднейших сотрудников РЗИА – А.А. Кизеветтера, В.А. Мякотина, Е.Ф. Шмурло, Б.А. Евреинова, С.Г. Пушкарева, А.Ф. Изюмова, А.В. Флоровского и др. Исследование истории создания, функционирования и вывоза РЗИА в СССР было впервые проведено Т.Ф. Павловой.

В периодических историко-архивоведческих изданиях (в частности, в журнале «Вестник архивиста» регулярно публикуются библиографические указатели по литературе о русской эмиграции И.В. Сабенниковой. Отметим, что библиография «Зарубежная архивная Россика» является ежегодно пополняемой, работа по осуществляется отделом автоматизации, а также коллективом сектора использования документов отдела архивоведения ВНИИДАД. Для составления библиографии проводится систематическое выявление новых публикаций документов, вышедших в качестве отдельных изданий, в периодической печати, в виде статей в научных сборниках, а также отдельных монографических изданий, посвященных проблемам зарубежной архивной Россики. В процессе работы используются различные направления поиска информации, как путем непосредственного изучения литературы, так и через интернет, а также путем анализа уже изданных библиографий, как в печатном, так и в электронном вариантах. Некоторые монографии переводятся сотрудниками с различных языков.

Активную работу в этом направлении ведет А.В. Попов, который отслеживает литературу и архивные материалы по Русскому зарубежью и публикует соответствующие указатели. А.В. Попов публикует также адреса интернет-сайтов, содержащих материалы по зарубежной Россике.

Однако накопленные данные требуют осмысления, применения новых теоретико-методологических подходов, учета значительных изменений в общей картине гуманитарного знания. Таким образом, уже в первые годы нынешнего столетия ситуация в сфере историко-архивоведческих исследований, включая проблематику РЗИА, радикально изменилась.

Оригинальную методику анализа политических проблем русской эмиграции можно проследить в работе С.С. Ипполитова «Российская эмиграция в Европе: несостоявшийся альянс». В ней, кажется, впервые в специальной исторической литературе (книга вышла в серии «Библиотека “Нового исторического вестника”») появляется отдельная глава - «Психологические и ментальные особенности Русского зарубежья». Особый акцент автор делает на описании «боязни душевного одиночества, боязни разорвать те тонкие нити, которые связывали между собой русских людей в эмиграции, которая была характерна для старшего поколения первой волны эмиграции. Автор приводит итоговую оценку особенностей менталитета «молодой эмиграции», которая привела к тому, что «прерывалась связь поколений, а национальные культурные и духовные ценности оставались невостребованными». История РЗИА в Праге от первого и до последнего дня его существования заставляет думать, что проблема связи поколений на основе общей исторической памяти была более сложной и заслуживает дальнейшего углубленного изучения с использованием новых подходов при анализе опубликованных и особенно архивных документов.

Важную роль в этом сыграли также появившиеся документальные публикации из чешских и некоторых других иностранных архивов, которые вводили в научный оборот альтернативные источники по истории РЗИА. Назовем только некоторые из них. В 1998 г. в Праге был опубликован сборник документов по истории русской и украинской эмиграции в Чехословакии, в котором представлены ряд ранее неизвестных документов из различных архивов, в том числе из Архива Академии наук Чешской Республики (Archiv Akademie ved CR. Ф. M 3. Карт. 34. Д. 268; Археологический институт им. Н.П. Кондакова, 1921-1939. Ф. II b. Карт. 12; Войцех Бирнбаум, 1928 - 1933. Ф. II b 5. Карт. 13; Йозеф Пелнар, 1939); из Архива Канцелярии президента республики (Archiv Kancelare presidenta republiky. Ф. T. Русская Православная Церковь в Чехословацкой Республике, 1921-1926. Ф. D 13718/38, D 12709/38, D 13419/47/A; Археологический институт им. Н.П. Кондакова, 1922-1926); из Архива министерства иностранных дел (Archivne dokumentacni odbor Ministerstva zahranicnich veci. Ф. II. Карт. 68. Русская Православная Церковь в Чехословацкой Республике, 1918-1939. Ф. II. Карт. 491); а также сборник документов, изданный Мичиганским университетом и другие.

Кроме того, стали доступными для специалистов богатые собрания Библиотеки-фонда «Русское зарубежье», которая действует в Москве с 1995г., а также базы данных из Интернет-ресурсов.

Отметим также ценные публикации эпистолярного наследия эмигрантов из архивов Гуверовского института (Стэнфордский университет, США. Личный архив В.А. Маклакова. Ящик 9. Папка 1) и ГАРФ (личный фонд А.Ф. Изюмова. Р-5962. Оп. 1. Д. 9). Мы имеем в виду соответственно публикации О.В. Будницкого и Теренса Эммонса «Большевизм есть несчастье, но несчастье заслуженное». Переписка В.А. Маклакова и А.А. Кизеветтера и В. Волошиной «Не дай Бог попасть в присяжные говорильщики». Фрагменты из переписки профессора А.А. Кизеветтера.

Стало очевидным, что вне поля зрения отечественных исследователей еще остается обширный комплекс документов, которые при новом прочтении могут обогатить и во многом изменить палитру современного понимания о РЗИА как об уникальном, поистине неисчерпаемом предмете и объекте историко-архивоведения.

Осмысление этого феномена требует новой методологии исследований. Ответом на вызов времени стали, на наш взгляд, труды Е.И. Пивовара и его научной школы, для которых характерно особое внимание к анализу методологических основ историографии Русского зарубежья. Можно смело сказать, что в этой области автор является первопроходцем.

Его основные концептуальные положения, сформулированные изящно и точно, в частности, в фундаментальной монографии Е.И. Пивовара «Российское зарубежье: социально-исторический феномен, роль и место в культурно-историческом наследии», представляют теоретический и практический интерес. Не будет преувеличением утверждать, что без учета сформулированных автором базисных мыслей невозможно осуществить современное исследование историко-архивного характера.

В чем, на наш взгляд, заключается новизна авторской концепции, разработанной на основе глубокого анализа опыта исследователей, начиная с 1990-х гг., когда история российского зарубежья или так называемой «России № 2», стала одной из наиболее актуальных тем в отечественной историографии.

По мнению Е.И. Пивовара, настала пора постепенно уходить от устаревшей методики верификации и интерпретации процесса эмиграции, которая зачастую сводится исключительно к практике «интенсивного описания», когда исторический нарратив преобладает над осмыслением эмпирических фактов и наблюдений. Отказ от такого узкого подхода, на методологические недостатки которого обращалось неоправданно малое внимание в историографии до конца XX в., позволяет выявить совершенно новый круг тем и объектов изучения. Исходя из этого, делает вывод автор, надо признать, что серьезное изучение истории эмиграции на современном этапе развития исторической науки должно опираться на принцип междисциплинарности, то есть, исследователю необходимо привлекать данные и использовать методологические принципы смежных социальных наук, важных для понимания любого комплексного по своей природе явления.

Действительно, указывает автор, употребление самого термина «Россия № 2» по отношению к Русскому зарубежью, означает, что данное явление словно бы дублирует Россию как государственное образование и, следовательно, в нем можно и нужно выделять те же области изучения, что и в государственной истории: экономику, политику, военные, культурные, религиозные и прочие аспекты. Одновременно российское зарубежье XIX - начала XXI в. с его непрерывной сложной эволюцией можно рассматривать как часть глобального исторического процесса, которая укоренена в российской и мировой политике и культуре.

Среди других основных теоретических направлений современной исторической науки, по мнению Е.И. Пивовара, культурологический подход оказывается наиболее востребованным при исследовании проблемы эмиграции, поскольку предполагает обращение прежде всего к такому объекту исследования, как «опыт». Под этим основополагающим в практике культурологических исследований термином понимается часть культурной памяти человечества, те стороны экономической, общественной и культурной жизни, которые сохраняют актуальность на протяжении длительных отрезков времени. Уже эмигранты первого поколения ставят перед исследователем вопросы диалога культур, вопросы соотношения традиций и новаторства во всем спектре культурных факторов от бытовых до духовных.

Однако, подытоживает автор, историк не может дать правильный ответ на вопрос об этнокультурной самоидентификации того или иного эмигранта, ограничиваясь лишь общекультурологическим подходом. Только микроисторический анализ жизней отдельных лиц, проведенный в рамках историко-антропологического подхода, адекватен данному историческому материалу. Таким образом, объектом исследования исторической антропологии становится не просто культурная или иная общность эмигрантов, а прежде всего межгрупповые, межличностные взаимоотношения, весь спектр социальных практик, включая практику выживания в новых условиях, степень и формы адаптации к новой жизни, готовность или неготовность сохранения отдельных частей прежней культуры для своих детей. В результате одной из главных задач при изучении эмиграции становится дифференцированное прочтение культуры индивидуумов, групп, общества в различных местах и в разное время.

При этом, указывает автор, вопрос о том, какая из изначальных социальных практик выдерживает испытание временем, почти не затронут в отечественной историографии. Наконец, изучение истории эмигрантского зарубежья при любом избранном теоретическом подходе заставляет уделять наибольшее внимание проблемам менталитета. В настоящее время, отмечает Е.И. Пивовар, менталитет является центральным объектом исследования преимущественно в рамках такого теоретического направления, как история ментальности. Под менталитетом в данном случае понимается все содержание общественной жизни (в широком смысле слова), прошедшее через сознание людей. Представителей этого направления интересует не проблема «человек в окружающем мире», а скорее «окружающий мир, понятый изнутри человека».

Применительно к истории эмиграции ментальность можно рассматривать едва ли не как основной, даже системообразующий фактор. Не случайно автор неоднократно возвращается к этому положению, подчеркивая, что элиминированные ранее факторы ментальной и духовной жизни - такие, как представления о жизни и смерти, преступлении и долге, любви и солидарности, даже такие частные темы, как кулинарные традиции и образ жизни, - в настоящее время органически входят в историографию эмиграции, поскольку без них уже невозможно полное раскрытие этого исторического феномена. Ментальные факторы, а не географические, экономические, социальные или общекультурные, лежат в основе выделения того или иного эмигрантского сообщества в диаспору, именно опираясь на них, можно выделять такое сложное историческое понятие, как «российское зарубежье».

Подводя итоги краткого обзора исследовательских возможностей, предоставляемых историку эмиграции современными теоретическими подходами исторических наук, можно констатировать, что междисциплинарность истории эмиграции делает ее подлинной составляющей «науки о человеке», способствуя поиску новых подходов в изучении индивидуальной деятельности, сознания и поведения людей.

И, наконец, последнее наблюдение автора, которое носит важное методологическое значение. «В годы перестройки, - пишет он, - появляются популярные и первые научные работы…, создававшие порой идеализированные, чрезмерно трагические или слащавые образы эмиграции». В результате такой методологической аберрации, предвзятости, пышным, но бесплодным цветком распускается эклектика, господствует смешение разных подходов, что характерно именно для эмпирического, «накопительного» периода становления системы знаний о русской эмиграции. «Собственно говоря, - заключает автор, - это касается всей отечественной исторической науки и других гуманитарных наук, которые за последние два десятилетия прошли непростой путь переосмысления собственной истории, смены философских парадигм, радикальной модернизации методологии и исследовательского инструментария».

Примером плодотворности применения историко-архивоведческого анализа на этой основе может служить исследование жизни и деятельности А.А. Кизеветтера (1867-1933).

В славной «Пражской плеяде» основателей и ведущих сотрудников РЗИА трудно выделить более яркого представителя «русской ментальности», если использовать термин Е.И. Пивовара, чем Кизеветтер. В этом он был сродни, пожалуй, такому рыцарю отечественной исторической науки, каким был первый руководитель Союза российских архивных деятелей академик А.С. Лаппо-Данилевский, умерший в 1919 г. Между тем, из поля зрения биографов Кизеветтера ускользает деятельность его именно на архивном поприще. В обстоятельных жизнеописаниях Кизеветтера, которые принадлежат видному отечественному исследователю исторической науки М.Г. Вандалковской, об этой стороне его жизни и судьбы лишь упоминается, но не раскрывается во всей полноте.

Аналогичная ситуация наблюдается и в других работах, которые напрямую связаны с темой русской эмиграции. Назовем известную работу М. Раева «Россия за рубежом. История культуры русской эмиграции. 1919-1939». Даже в академическом двухтомнике «Культурное наследие российской эмиграции. 1917-1940», в котором есть специальная глава «Российское наследие. Разделенные архивы», имя Кизеветтера отсутствует.

Как правило, в большинстве работ Кизеветтера этого времени в лучшем случае включают в глухой перечень русских ученых, работавших в сфере исторической науки за рубежом. Нам представляется, основная причина такого парадоксального феномена кроется в определенной изначально заданной узости методологической базы исследований и связанной с этим концептом недооценки роли и места архивной работы в жизни и научной деятельности историка-исследователя в целом.

Кизеветтер в своем отношении к архивной работе не только неукоснительно следовал примеру и заветам своего учителя В.О. Ключевского, но воспитал в таком же духе архивистов – А.Ф. Изюмова, который до последних дней Кизеветтера был его ближайшим другом и единомышленником в РЗИА, а также С.Г. Пушкарева, который уже после окончания Второй мировой войны продолжил свои научные изыскания в США. За пределами поля зрения историков РЗИА остается также интереснейшая тема – взаимоотношения Кизеветтера со своим чешским «альтер-эго», видным ученым-славистом, представителем МИД Чехии Яном Славиком, который после кончины Кизеветтера стал признанным лидером русского коллектива РЗИА. Заметим, что исследование взглядов чешских ученых и специалистов на проблематику РЗИА является одним из перспективных путей историко-архивоведческих исследований. Ведь здесь напрямую можно применить методику сопоставления двух ментальностей: жаждущих спокойствия «хозяев» и постоянно причиняющих им разного рода беспокойства «гостей».

И, наконец, сам РЗИА, который был наиболее значимым материальным результатом подвижнического труда Кизеветтера и его соратников в Праге, служит подтверждением его преданности идее сохранения документальной памяти русского человека, где бы он ни находился. Вот почему невозможно говорить о Кизеветтере-историке и оставлять в стороне его ипостась архивиста. Приведенные доказательства, с нашей точки зрения, подтверждают своевременность тезиса о необходимости использовать принципиально новый теоретико-концептуальный инструментарий для понимания важности «архивного аспекта» в деятельности историка.

И еще один момент. Дело в том, что ученый был выслан в эмиграцию, когда он занимал достаточно высокую должность в одном из крупных ведомственных архивов, относящихся к ВСНХ. Впрочем, следует отметить, что архивные документы, длительное время находившиеся на секретном хранении в фондах Центрального архива ФСБ и лишь недавно опубликованные в сборнике «Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК—ГПУ. 1921–1923», еще не заняли достойного места в историко-архивоведческих исследованиях современных отечественных гуманитариев.

Основной вывод из анализа исследований по истории РЗИА состоит в том, что перед современными учеными со всей очевидностью встала проблема изменения общей оптики, то есть, системы концептуальных взглядов на роль и место РЗИА в истории отечественной и мировой культуры. В этом контексте уроки «Пражского архива» (так его стали именовать в бывшем ЦГАОРе после помещения в спецхран) являются уникальной и очень сложной моделью отношений между архивами, социумом и государством.


Аннотация / Annotation

Обзор современной историографии о российском зарубежье и, в частности, о РЗИА. Методологические проблемы исследований. The review of modern historiography about the Russians abroad and, in particular, about the Russian foreign historical archive in Prague. Methodological problems of researches.

Ключевые слова / Keywords

Русский заграничный исторический архив в Праге, зарубежная архивная Россика, российская эмиграция, документальное наследие. The Russian foreign historical archive in Prague, the foreign archival Rossika, the Russian emigration, a documentary heritage.