Государственно-конфессиональная политика в Удмуртии в конце 1950-х — середине 1960-х гг. По документам государственных архивов Удмуртской Республики

| 23 Июля 2009

Конец 1950-х — середина 1960-х гг. характеризовался новым витком давления на религию со стороны государства. В разных регионах страны этот процесс имел свои особенности. В Удмуртии основной массив документов по данной теме сосредоточен в Центральном государственном архиве УР Удмуртской республики (ЦГА УР). Особый интерес представляют архивные фонды: Совет Министров УАССР(Ф. Р–551); объединенный фонд уполномоченного Совета по делам религий при Совете Министров СССР по Удмуртской АССР и его предшественников(Ф. Р–1671); фонды исполкомов городских и районных Советов депутатов трудящихся УАССР.

Документы архива позволяют определить правовое положение религиозных объединений в Удмуртии: вопросы регистрации или снятия с регистрации религиозных организаций (РО), их открытия и закрытия, сноса молитвенных зданий различных конфессий.

Наибольшее количество заявлений (10 в течение 1958 г.) об открытии православных церквей. В 1958 г. добивались регистрации и общины мусульман в городах – Можга и Сарапул, евангельских христиан-баптистов старообрядцев белокриницкого согласия (г. Сарапул). Результат для всех был одинаковым – отказ в регистрации, но причины указывались различные: неправильно оформлены заявления; наличие в районах уже действующих молитвенных зданий; малочисленность заявителей; отсутствие молитвенного здания и духовного руководителя (муллы, пресвитера); несоответствие арендуемого верующими помещения санитарным и пожарным требованиям и др.

Начиная с 1960 г., если судить по официальным отчетам уполномоченных Советов по делам Русской православной церкви (РПЦ) и религиозных культов при Совете Министров СССР по УАССР, со стороны религиозных общин заявлений о регистрации и открытии молитвенных зданий больше не поступало. Это факт объясняется заведомой бесплодностью обращений верующих и активизацией партийных и советских органов по разложению нелегально действующих религиозных групп. В то же время расхождение сведений в документах, направляемых в Советы по делам РПЦ и религиозных культов при СМ СССР и на места, может свидетельствовать о том, что в Москву отправлялась информация не в полном объеме, что, скорее всего, говорит о желании уполномоченного не показывать реальную ситуацию в республике и стремлении решить ряд вопросов самостоятельно.

Существенные изменения в количестве зарегистрированных религиозных объединений произошли за 1958–1964 гг. За это время было снято с регистрации 11 православных и одно старообрядческое общество, после чего к началу 1965 г. осталось только 26 из 38 зарегистрированных религиозных обществ. Молитвенные здания религиозных обществ, снятых с регистрации, постановлениями Совета Министров УАССР передавались в пользование колхозам, школам, детским садам, сельским Советам под мастерские, учебные классы, сельские клубы, зерновые склады.
Особенность проведения работы по закрытию культовых зданий и снятию с регистрации религиозных обществ в Удмуртии состояла в том, что сокращению приходов подвергалась преимущественно Русская православная церковь. Мусульманские общества смогли сохранить свои мечети и право легально молиться и совершать религиозные обряды, несмотря на небольшое количество верующих, посещавших мечети, особенно в сельской местности.

Еще одной спецификой закрытия церквей в Удмуртии было отсутствие сопротивления со стороны верующих. Исключение составила ситуация со сносом бездействовавшего каменного Вознесенско-Преображенского собора в г. Глазове (1887 г. постройки), когда после выхода решения Глазовского горсовета в 1960 г. о его сносе в исполком приходили делегации верующих с просьбой не сносить здание.

Другой тематический блок архива раскрывает реализацию прав и обязанностей священнослужителей, закрепленных в законодательстве того времени.

Как известно, священнослужители не имели права заниматься иной деятельностью, кроме удовлетворения религиозных потребностей населения, а, следовательно, получать дополнительный доход. Для того, чтобы лишить духовенство материальной заинтересованности в священнической деятельности, в 1962 г. по всей стране служители культов были переведены с доходов от требоисправлений на твердые денежные оклады. Но в Удмуртии этот переход был совершен еще раньше: в 1959 г. на твердом денежном окладе состояли руководители мусульманских, старообрядческих обществ и часть православного духовенства, только пресвитер общины евангельских христиан не получал денежного вознаграждения вообще.

По состоянию на 1 января 1962 г. в 13 из 20 православных церквях духовенство состояло на твердом денежном содержании. В соответствии с указанием Совета по делам РПЦ при СМ СССР, согласованном с Министерством финансов СССР, в оставшихся 7 православных религиозных обществах служители культа с 1 июля 1962 г. переводились с доходов от треб на твердые денежные оклады. Как утверждал уполномоченный, это мероприятие не встретило открытого сопротивления со стороны духовенства. Отдельные священники выдвинули свои требования, пытаясь обеспечить себе более высокую плату. Например, настоятель Воскресенской церкви г. Сарапула Колчин требовал дополнительной оплаты к установленному окладу за сверхурочную «переработку» в праздничные дни. Священник Троицкой церкви г. Ижевска Зорин поставил условие, чтобы денежные оклады священнослужителям устанавливались дифференцированно, с учетом духовного образования и священнического сана. Священник Пророко-Ильинской церкви с. Новогорское Граховского района предлагал устанавливать оклады духовенству с учетом их стажа работы. Все выдвинутые требования были отклонены церковными органами. Духовенству установили денежные оклады с учетом их прежних доходов, показываемых ими в декларациях при исчислении подоходного налога. В среднем они составили в церквях сельской местности от 100 до 200 рублей, в городских – до 400 рублей в месяц.

Вместе с переводом духовенства на твердые оклады в церквях был введен квитанционный учет всех требоисправлений. Оформление квитанций возлагалось на членов церковных советов – церковных казначеев или иных специально выделенных лиц, а не на само духовенство. Немаловажным фактом явилось указание в квитанциях на крещение сведений о родителях ребенка или лица, принявшего крещение (ФИО, адрес и дата совершение обряда), а также полные сведения о гражданах на венчание и отпевание. Цель этой меры – отстранение священнослужителей от руководства финансово-хозяйственной деятельностью религиозного общества, лишение духовенства материальной заинтересованности в священнической деятельности, получение более точных сведений о церковной обрядности, выявление лиц, совершающих религиозные обряды, и проведение с ними индивидуальной “разъяснительной” работы.

Если судить об эффекте этой меры, то, судя по количеству совершенных обрядов в религиозных объединениях РПЦ, резкого снижения обрядности в 1962-1963 гг. не произошло. Напротив, эффект оказался минимальным. Существенное сокращение обрядов стало наблюдаться лишь в 1964 г. – их число по сравнению с 1963 г. значительно уменьшилось.

В мусульманских религиозных объединениях сокращение числа обрядов произошло лишь в 1963-1964 гг. – на 112 и 105 соответственно. Для старообрядческих религиозных объединений 1962 г. и 1963 г. не стали пиками сокращения обрядов, в эти годы наблюдалась некоторая стабильность.