ИМЕНА И ФАМИЛИИ ПОСАДСКИХ ЛЮДЕЙ БОРОВСКА В XVII ВЕКЕ

| 27 Июля 2009

Изучение личных и родовых имен имеет немалое значение для генеалогии. От решения антропонимических вопросов может зависеть причисление исследователем того или иного человека к роду, а следовательно и полнота знаний о роде. Задача изучения состоит в установлении процесса возникновения и последующего функционирования фамилий. Изучению также подлежат обычаи присвоения и употребления имен. В настоящей статье эта проблема рассматривается на материале, касающемся имен и фамилий посадских людей - основного населения Боровска в XVII веке. Мы ограничиваемся таким временным отрезком потому, что более ранних источников не найдено. Названное столетие вполне самобытно, в том числе с точки зрения истории посада. Период, охватывающий жизнь нескольких поколений, достаточен для выяснения изучаемых явлений.

Л.М. Савёлов считал, что для генеалогии непривилегированных слоев общества вследствие «низкого культурного уровня народной массы» нет «почти никакого материала», и поэтому она носит «узко-сословный характер», являясь наукой о родословиях дворян. Однако если документы «простолюдинов» давних времен до нас почти не дошли, то сохранились казенные источники. Савёлов сам упоминает о наличии переписных книг и некоторых других источников, но из констатации существования этих источников вывод о возможностях изучения по ним недворянских родов он не сделал, да и сам вопрос о генеалогии непривилегированных сословий не поставил. Похоже, что генеалогия этих сословий его и не интересовала.
 
Появляющиеся в последнее время работы по генеалогии крестьян, купцов и рабочих, относящихся главным образом к XVIII-XIX вв., показывают возможности использования именно казенной делопроизводственной документации как источника для исследования родословий недворян. Работы автора статьи положили начало изучению посадских генеалогий на материалах города Боровска.

Источниками по теме являются опубликованные и неопубликованные писцовые и переписные книги и росписные списки 1621—1723 гг.4 В документах поименно записаны все жители мужского пола. Женские имена в документах XVII в. встречаются спорадически, в случаях, когда вдовы оказывались дворовладелицами. В названный период полный комплекс женских имен приводится лишь на материале первой ревизии 1719 г. Запись велась в определенной последовательности расположения дворов и других объектов, поэтому генеалогический и антропонимический материал привязан к тем или иным местам в городе. Такая привязка облегчает установление принадлежности людей, а следовательно и их имен к роду5. Документы составлялись не каждый год, поэтому некоторые жители несомненно не попадают в поле зрения историка. Особенно досаден пробел между переписями 1646 и 1677 гг., тем более, что на него приходится «моровое поветрие» 1654 г. Следовательно, комплекс имен не абсолютно полный, однако он охватывает большинство имен и потому дает вполне надеж¬ное основание для выводов. Встречаются искажения имен, обусловленные, например, записью на слух («Мишка» вместо «Тиш-ки»). Ошибки неустранимы, если человек записан дважды по-разному и нет других источников, по которым можно уста¬новить правильное имя. Если же записей больше двух, то уз¬нать верное имя можно. Например, в 1677 г. сыновья Родиона Некрасина записаны с отчеством Кондратьев, хотя вдова названа по имени и фамилии мужа. Ошибка легко устраняется по более поздним источникам, в которых указано правильное отчество.

При разборе фамилий исследователь зависит от фиксации их источниками. Иногда человека записывали то с фамилией, то без нее, причем бесфамильным он мог оказаться и в позднем документе. Следовательно, дело не всегда заключалось в несформированности фамилии в более раннее для данного лица время. Поэтому не всегда можно быть полностью уверенным в том, что фамилия действительно еще не образовалась.

Под посадскими людьми автор подразумевает лиц, в таковом качестве записанных в документах, а также членов родов, живших в первой половине XVII в. и переведенных на посад по посадскому строению 1649-1652 гг. За родоначальников принимаются члены родов, зафиксированных самыми ранними для соответствующих родов источниками, здесь допущена некоторая условность, объяснимая недостатком источников, для изучения имен эта условность имеет значение лишь тогда, когда нужно решить, был или не был ранее зафиксированный источниками человек первым носителем фамилии.

В самом раннем источнике - дозорной книге 1621 г. -записано 95 владельцев дворов и дворовых мест. Упоминания лиц, погибших в Пафнутьевом монастыре в 1610 г. при разгроме его войском Лжедимитрия II, отодвигают историю некоторых родов к концу XVI в., ибо были записаны только дворовладельцы - взрослые люди. В остальных случаях приходится ограничиться констатацией существования родов и семей в 1621 г.

Дозорщики записывали имя, отчество и в ряде случаев то, что они называли прозвищем. Детей писали только по имени. Из 95 человек 11 носили прозвища, имевшие личную форму (Жила, Копыря и т.п.); 45 человек имели унаследованные прозвища (Волокитин, Стрельцов и др.) и принадлежали к 41 роду. Так как более ранних источников нет, то нельзя твердо сказать, сколько прозвищ были установившимися фамилиями. К тому же надо учесть, что иногда оба вида прозвищ употреблялись равнозначно. Например, в 1621 г. один житель Успенского прихода был записан как Иванко Копыря, а в 1625 г. - как Иваш-ко Софонов Копырин. Его потомки звались Копыриными.

Из 56 прозвищ, записанных в 1621 г., 28 употреблялись постоянно, т.е. были родовыми именами. 20 фамилий существовали на протяжении столетия, а иные из них и дальше.
В Мякишевской (Мякишевой) слободе, отобранной у Пафнутьева монастыря в 1649 г. и присоединенной к посаду, в 1621 г. жили 48 монастырских служебников, жилецких людей и бобылей, из которых шестеро имели унаследованные, а двое – личные прозвища. Два унаследованных и одно личное прозвище стали со временем фамилиями посадских людей. Посадскими стало большинство мякишевцев, но часть их была выведена во владения монастыря. Доля прозвищ у людей, подвластных монастырю, заметно меньше, чем у посадских.

Судя по более поздним, чем дозорная книга, источникам, процесс возникновения фамилий был медленным. В конце изучаемого периода, когда были составлены переписные книги 1719 и 1723 гг., далеко не все жители Боровска имели фамилии.

Фамилии образовывались от разных слов. Довольно значительную группу составляют фамилии, возникшие от названий профессий: Бочаровы, Водовозовы, Дехтерёвы, Иконниковы, Ирошниковы, Кожевниковы, Колачниковы, Крупенины, Кузнецовы, Масленниковы, Овчинниковы, Хомутинниковы, Швалёвы и некоторые другие. К сожалению, не по всем источникам можно судить о занятиях посадских людей. Если бы такая возможность была, то можно было бы составить представление о том, обозначает ли «профессиональная» фамилия занятие ее носителей. Исключений немного: фамилия Ирошниковы появляется в росписи торговых точек и кузниц, включенной в писцовую книгу 1625 г., но еще в 1621 г. были записаны два бесфамильных родовича, один из которых был овчинником, а другой сыромятником. В 1652 г. трое Ирошни-ковых занимались овчинами. Данная фамилия образовалась от слова «ирошник», обозначавшего того, кто делал ирху. Ирхой называли род выделанной кожи, а также меховую отделку верхней одежды. Фамилия указывала на реальную работу над определенным видом материала. В писцовой книге 1685 г. сведений о том, что кто-то из Ирошниковых занимается ремеслом предков, нет.

По дозорной книге 1621 г. известен родоначальник Бочаровых. Правда, прозвища и профессии за ним не показаны. В 1646 и 1652 гг. один из его сыновей был записан Ситниковым, а затем Бочаровым. Однако этот человек, как и его бесфамильный и беспрозвищный брат, торговал «москотинным» товаром, медом, луком и чесноком. Среди внуков родоначальника в 1685 г. был Ситников, о котором было сказано, что он «кормитца своею работою», т.е. ремесленным или торговым делом не занимался. Но в том же 1685 г. в Боровске было четыре двора Бочаровых, которые изготавливали  сита и решета, делали, по выражению документа, «бочарное». Внук Ситников после 1665 г. проходил бесфамильным. За остальными членами рода закрепилась фамилия Бочаровы.
Профессиональное происхождение имела также фамилия Скрыповы. В 1621 г. в городе жил земский дьячок, в 1625 г. названный площадным дьячком, Иван Скрыпов. В переписной книге 1677 г. записаны две семьи Скрыповых. Фамилия существовала и в XVIII в. Возникла эта фамилия от предполагаемого прозвища Скрып, данного для обозначения занятия - составление документов (до «скрыпению» пером). Дьячок Иван носил унаследованное прозвище. Скрыпом мог быть упомянутый безымянно губной дьячок, живший там же, где проживал Иван. Скорее всего, безымянный губной дьячок был отцом Ивана. Некоторые члены рода Скрыповых поддерживали чиновничью традицию предков. Сведения об этом неполные, но по крайней мере один из Скрыповых - Яков Нестеров - упоминается как подьячий приказной избы в документах 1685-1705 гг. По данным писцовой книги 1685 г., Яков был племянником тяглого посадского человека Григория Иванова Скрыпова, сына упоминаемого источниками 1621 и 1625 гг. дьячка. Очевидно, что составлением документов занимались не все Скрыповы.

Указывает на профессию и фамилия Чистяковы. В 1677 г. в Боровске жили бобыли Устин и Василий Афанасьевы Почечюевы. В 1680 и 1685 гг. их записали соответственно Почечюев и Цочечюй, а в 1691 г. оба они были Чистяковыми. Далее фигурировала только фамилия Чистяковы. Оба первоначальные прозвища образованы от названий лекарственных трав - почечуй (горец почечуйный) и чистяк (общее название нескольких видов растений). Видимо, кто-то из предков занимался сбором лекарственных трав и, скорее всего, траволечением. Некоторые данные источников позволяют глубже проследить генеалогию Чистяковых. В 1646 г. в том же приходе, где позднее жили братья Устин и Василий, была «прописана» вдова с сыном бобыля Жданко Маленького. Исходя из проживания людей на одном месте, автор отождествляет бобыля Жданко Маленького с Жданком Афанасьевым, упомянутым в 1621 г., и предполагает, что он был братом Устина и Василия. Отцом этих трех братьев можно предположить Нечая Чистякова, известного лишь по записи 1625 г. о его вдове. Возможно, Нечай носил прозвище Чистяк, которое в источнике дано в форме для записи женщины («Овдотьица Нечаевская жена Чистякова»). Вероятность того, что Нечай не принадлежал к роду Почечюевых-Чистяковых невелика, так как профессия травщиков не была распространенной. К тому же все упомянутые люди жили в одной местности.

Незначительное количество фамилий говорит об иногороднем происхождении родоначальников - Муромцевы, Ржевитины (Аржевитины), Костромины. Ржевитины, кстати, были посадскими только в первой половине XVII в., во второй половине они были среди боровских драгун.
Многие фамилии образовались от личных имен, полученных при крещении, а некоторые - от имен нецерковных. Довольно часто такие фамилии мемориализировали дедов. Например, в 1621 и 1625 гг. в Рождественском приходе жил беспрозвищный Василий Сергеев, сына которого звали Автомоном (записи 1625 и 1646 гг.). Внуки Автомона, записанные в 1677 г., были Автомоновыми. Так именовались и члены последующих поколений рода.

Фамилия Провоторов произошла от соединения имен Пров и Тарх, приходящихся на один день. Правда, носитель имени Провотарх не выявлен. Источники 1646-1680 гг. упоминают Степана Провоторова Черного, источники 1646-1695 гг. - его брата Андрея с отчеством Провов, но в одном случае - Прово-тархов.

Несколько фамилий произошло от прозвищ или нецерковных имен, относящихся к характеристике человека. Невозможно установить, какие из таких прозвищ и имен были условно характеризующими, а какие соответствовали реальным характеристикам людей. Весьма вероятно, что фамилия Питухины отражает определенное пристрастие одного из членов рода. В 1621 г. существовала только фамилия, а может быть только унаследованное прозвище, фамилия Некрасины определенно произошла от нецерковного имени. Носитель имени Некрас известен по записи его жены в 1621 и 1625 гг.: «вдова Некраска Микитинская жена», «вдова Некраса Никитинская жена»15. Сын и последующие потомки носили фамилию Некрасины.
 
Фамилия Некрасины установилась быстро. Иначе было с другими фамилиями. Так, сын священника Гаврилы посадский человек Иван в 1677 г. выступает как Муромцев. Тем самым открывается факт прибытия его отца из Мурома. В 1646, 1684 и 1686 гг. Иван Гаврилин назван Поповым (по званию отца), в 1688 г. - Муромцем (по отцову прозвищу). Его сын в 1682 и 1687 гг. был Муромцевым, в 1686, 1691, 1692 и 1694 гг. - Поповым. Второй сын был Попов в 1691 и 1695 гг. В конце концов, довольно поздно закрепилась фамилия Муромцевы.
Во второй четверти XVII в. сапожники из монастырской Никольской слободы звались Голубятниковыми. В 1677 г. один из них, переведенный на посад, был записан Сапожниковым. Его сын в 1680 и 1685 гг. значился по деду Макаровым, в 1682 г. - Сапожниковым. Затем, однако, членов данного рода записывали без фамилии, даже и при третьей ревизии в 1763 г.16
Еще один случай спорадического употребления прозвищ, одно из которых становится фамилией: в 1629-1630 гг. в Высоцкой слободе, принадлежавшей Пафнутьеву монастырю, жил Иван Никифоров, в 1646 г. записанный с прозвищем Кудрявый. По посадскому строению сын Ивана Семён Ив. Кудрявой с сыном Полунькой, т.е. Полиехгом, был переселен на посад, о чем свидетельствуют списки непашенных людей из монастырских слобод 1649 и 1652 гг.17
Любопытная ситуация возникает из-за записи в переписной книге 1677 г. подряд двух Полиехтов Семёновых - Кудрявого и Зверникова18. Записи относятся к несоседствующим частям города. В принципе не исключается, что записаны тезки. Но это маловероятно из-за редкости имени да еще с одним и тем же отчеством. Вероятнее, что был один Полиехт Семёнов, который имел двор и дворовое место и при двойной записи был назван обоими сосуществовавшими прозвищами. Двор этого человека был указан в той слободе, в которой он фигурировал и в последующих документах. Не менее вероятно, что Полиехта Семёнова записали дважды по ошибке, потому что писцу назвали два прозвища. Оговорюсь, что владение дворовым местом только предполагается. В источнике такого указания нет. В документах после 1677 г. Полиехта Семёнова записывали и без прозвищ, и под разными прозвищами - Кудрявцев (росписные списки от июня 1680, 1682, 1684, 1685 гг.), Кудрявов (список от декабря 1680 г.), Недосекин (писцовая книга 1685 г.) и Колоколов (списки 1691 и 1692 гг.). В 1719 г. Полуехт Семёнов и его сыновья записаны Кудрявцевыми. Так членов их рода называли и при второй, и третьей ревизиях. Неизвестно, почему П.С. Кудрявцева записывали иногда Недо-секиным и Колоколовым.
Отметим редкий случай изменения родового имени - превращение Острокопытовых в Строкопытовых.

По источникам можно проследить обособление ветвей некоторых родов под собственными фамилиями. Например, Кекишевы по крайней мере в середине XVII в. занимались кожевенным делом. В конце века линию одного из братьев Кекишевых, отмеченных в 1646 г., стали именовать Кожевниковыми. Подобным образом от Беляевых отделились Сопуновы, от Слемзиных - Селины. Однако подобных случаев немного.

Личные имена в XVII в. записывали в уничижительной форме. Только в переписной книге 1677 г. имена дворовладельцев приведены в полной форме. Но и здесь детей записали уничижительно. С начала XVIII в. всех жителей записывали под полными именами. Употребление одной и той же уничижительной формы для разных имен создает иногда затруднение в установлении имени. Скажем, Дёмкой чаще всего называли Дементиев, но также одного Демьяна (Большакова) и трех Демидов (Почечюева, Постухова и Овчинникова). Лучкой именовали главным образом Лукьяна, но изредка - Луку, которого обычно записывали Лукашкой. Изредка полную форму име¬ни нельзя установить по отчеству или по источникам 1677 г. и XVIII в. Так, один Селин упомянут дважды - как Дёмка и как Дейка. Был он Дементием или Деем - неизвестно. Рискуя ошибиться, отношу этого человека к чаще встречающимся Дементиям.

Многие имена даны в нескольких вариантах. Евстрат, например, был не только Евстраткой, но и Елистраткой и Истраткой; Ивана записывали Ивашкой и Иванкой; Степана -Стёпкой и Стенькой. Начала и окончания некоторых имен писали то с «а», то с «о» (Алёшка, Олешка, Ивашка, Ивашко). Иные варианты различаются довольно значительно. Алимпия называли Алимпейкой и Лумпейкой. В отчествах это имя выглядит еще разнообразнее: Алимпеев, Елумпеев, Еуплов, Лумпов, Улумпов, Улунтьев.

Распространенность личных имен весьма различна. Среди них безраздельно первенствовало имя Иван. Из выявленных 3547 боровичей — посадских людей Иванами были 501 человек. Второе место принадлежало имени Василий (168 человек). Далее идут Фёдор (165), Пётр (139), Семён (115), Алексей (113), Михайло (111), Степан (100); Яков (82) и Тимофей (78). Получается, что седьмую часть всех боровичей составляли Иваны, а десятью наиболее употребительными именами пользовались 1457 человек, т.е. около двух пятых общего количества людей. Наряду с перечисленными именами выявлено 23 имени, каждым из которых на протяжении исследуемого промежутка времени был один человек, например: Абакум, Павлин, Савин, Увар, Фатьян и др. Всего же боровичей называли 189 именами. Все имена содержатся в святцах. По святцам конца XVII в. имя Иван приходилось на 49 дней в году19. Неудивительно, что это имя было самым употребительным. Василии приходились на 13 дней.

Повторяемость имен в роду зависела и от его численности. За показатель повторяемости примем результат деления числа, показывающего количество членов рода за исследуемый промежуток времени, на число, обозначающее количество имен. Для самых малочисленных родов этот показатель будет равен единице (для 9 Ширяевых, 10 Дехтерёвых, 11 Ждановых, 16 Гуляевых и 16 Стрельцовых) или чуть больше единицы, например, 1,1 (для 9 Кутавиных, 10 Розининых, 11 Некрасиных и 11 Долговых), 1,07 (для 16 Дрыкиных) и 1,08 (для 13 Автомоновых). В таких случаях повторения имен нет или одно-два имени повторяются лишь один раз. В родах, насчитывавших до 20 членов, показатель не превышает 1,4. В родах с более чем двадцатью членами показатель в общем выше, но не всегда. Например, 22 Мешковых носили 20 имен (показатель 1,1), 27 Беляевых носили 23 имени (1,15). Наибольший показатель повторяемости (около 2,1) наблюдается у самого многочисленного боровского рода - Щукиных (72 человека носили 34 имени). У рода Третьяковых с правобережья Протвы показатель равен 1,9 (51 человек), у Жилиных - 1,57 (63 человека), «правобережные» Пашутины - 1,63 (59 человек), Волокитины -1,72 (57 человек), Нечаевы — 1,8 (55 человек). Среди родов с количеством членов от 21 до 49 самый большой показатель у Киркиных - 1,85 (37 человек).

Среди родов, существовавших на протяжении века, не было ни одного, в котором не было бы Ивана. Количество людей, названных этим именем, заметно различается от рода к роду. Имя Иван носили чуть менее трети Куркиных /6 из 21/, четверть Алёшиных /4 из 16/, почти четверть Киркиных /9 из 37/, четверть «левобережных» Пашутиных /7 из 26/ и чуть более четверти Рожновых /4 из 15/. У Беляевых же был только один Иван /из 27 человек/, у Глуховых - 2 из 19, у Позняковых - 1 из 19, у Стрельцовых - 1 из 16 и у Автомоновых -1 из 13 человек. Более всего было родов, где из 5 или из 8 человек Иваном был назван один. Если взять восемь имен, носителями которых было сто и более человек, то оказывается, что все они представлены в именниках Богомоловых, Волокитиных и «правобережных» Третьяковых. У остальных родов хотя бы одно имя да пропущено. Например, у Щукиных нет Степанов.
Иногда детей называли по отцу, а внуков по деду. Одноименных братьев различали прозвищами «большой» и «меньшой» . Иногда во дворе оказывалось сразу несколько тезок. Так, в 1688 г. у Прокофия Заикина был сын Иван, а у того оба сына тоже были Иванами.

Кроме имен, полученных при крещении, употреблялись древнерусские имена, т.е. не упомянутые в святцах. По мнению В.К. Чичагова древнерусские имена, кроме немногих, внесенных в святцы, в XV-XVII вв. служили лишь прозвищами21. Прозвища служили характеристиками их носителей и дополняли личные имена. Нет, конечно, никаких данных, говорящих, что, например, Молчанко был действительно молчаливым человеком, а Некрас некрасивым. Вместе с тем нет ничего недостоверного в том, что, скажем, у Шепеляя и в самом деле был дефект речи, и что Лукьян Иванов, в 1646 г. записанный под прозвищем Глухой, был глухим. Именования Первушка, Третьячко (и Тренька), Пятой, Девятко и Познячко свидетельствовали об очередности появления на свет членов семьи; Богданко, Томилка, Добрынка, Жданко, Любимка, Милютка указывают на обстоятельства рождений и на отношение к ним родителей.

Большинство нецерковных имен-прозвищ содержится в материалах 1621 и 1625 гг. Выявлено 33 носителя таких имен. Восемь человек прибавилось в 1646 г. В 1677 г. прозвища не указывали вовсе. В 1680-е - 1690-е гг. повторно отмечен один Любим и впервые записано несколько Богданов. Едва ли в быту во второй половине XVII в. произошло такое резкое сокращение употребления прозвищ, на которое указывают источники. Скорее всего отпала надобность в фиксации прозвищ в документах.

Самым распространенным прозвищем было Богдан (в фор¬мах Богдашка и Богданка). Судя по словарю Н.М. Туликова, это имя вообще было самым часто встречающимся среди нецерковных имен. По нескольку человек имели прозвища Жданко, Дружинка, Любимка и Томилка. Прочие прозвища встречаются один-два раза.

По записям о Щукиных 1621, 1625 и 1646 гг. устанавливается то ли имя, то ли прозвище их родоначальника - Щука. Первый из зафиксированных Щукиных записан как «Ивашка Иванов сын Щукин» (в 1621 г. без отчества Иванов). Неясно, носил ли прозвище Щука его отец или дед. Иногда вторые части отчеств писали в родительном падеже. Для примера упомяну раннего из Второвых, который в 1621 г. был записан Ивашкой Дмитреевым, а в 1646 г. - с прозвищным отчеством: «Ивашка Дмитреев сын Фтарово».

Принадлежность бытовых имен носителям церковных имен установлена по одновременным записям обоих именований или по отчествам, приведенным в других документах. Например, упомянутый в 1625 г. Томилко Титов в 1646 г. был записан как Карпунька Титов с указанием, что он и Томилко. Познячко же оказался Евсевием, ибо отчество Евсевьев было у его сына.
Наши подсчеты носят приблизительный характер, обусловленный отмеченными выше качествами источников. Но поскольку источники охватывают большинство посадских людей, то результаты подсчетов, по-видимому, отражают действительность. Не будет большой ошибкой и не особенно повлияет на общую картину, если по каким-нибудь другим источникам будет установлено некоторое количество людей, и окажется, что, например, Авдеев было не двое, а трое.

Иное дело с женскими именами. В материале конца XVII в. выявлено 82 вдовы, носивших 34 имени. В документах 1621 и 1625 гг. записано 17 вдов. В 1677 и 1685 гг. при значительно возросшей численности населения вдов было соответственно 25 и 24. В росписных списках 1680-1695 гг. женских имен нет совсем. Образовавшаяся случайно выборка женских имен слишком мала, чтобы быть представительной. Все же приведу количественные данные об этих именах: Овдотья (Авдотья) упоминается 8 раз, Оксинья - 7 раз, Анна - 6 раз, Матрёна, Офимья и Соломонида - по 5 раз, Пелагея и Акулина - по 3 раза, Катерина, Дарья, Любовь, Орина, Крестина, Варвара, Агафья, Прасковья, Наталья, Марья, Федосья и Ульяна - по 2 раза, «Недидка», Офросинья, Хавронья, Федора, Зиновья, Улита, Татьяна, Домна, Лукерья, Софья, Аграфена, Ненила, Марфа и Агриппина - по одному разу.

В росписном списке 1709 г. учтено 42 вдовы, две из кото¬рых безымянны, а 40 носили 23 имени. На этот раз наиболее представленными были имена Агафья и Евдокия (по 4 раза), Аксинья и Акилина (по 3 раза).

В 1719 г. записывали всех женщин: из 47 обнаруженных имен десятью первыми по количеству носительниц были Авдотья (107 человек), Анна (94), Марья (92), Прасковья (53), Ирина (51), Акулина (49), Дарья (49), Татьяна (48), Евдокея (45) и Марфа (41). Менее всего представлены Фетинья и Гликерия (по 6 человек), Аграфена, Евгения и Софья (по 5), Меланья (4) и Вера(1).
Судя по источникам 1621-1685 и 1719 гг. среди наиболее распространенных женских имен были Авдотья и Анна. В 1719 г. мужчины, которых было несколько меньше, чем женщин, носили 118 имен. Заметно большее количество мужских имен отвечает большему количеству таких имен, занесенных в святцы.