.|
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ МОСКОВСКОГО СОВЕТА РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ В 1917–1918 гг. ДОКУМЕНТЫ ЦЕНТРАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО АРХИВА МОСКОВСКОЙ ОБЛАСТИ
| 12 Ноября 2012
Почему документы Московского совета рабочих и солдатских (с 1918 г. красноармейских) депутатов за первые 13 лет его существования отложились не в городском, а областном архиве, понять трудно, хотя определенные объяснения этому существуют. Но может быть именно поэтому данный фонд не стал до сих пор предметом должного изучения.
Естественно, исследователю, интересующемуся этим учреждением, в первую очередь хотелось бы познакомиться с протоколами его заседаний. Но, к великому сожалению, сохранность их оставляет желать лучшего.
Имеются протоколы Московского совета рабочих депутатов за 7 марта – 9 мая 1917 г. как в подлинниках, так и в копиях, его совместных заседаний с Московским советом солдатских депутатов за 24 марта 1917 – 29 января 1918 г., стенограмма соединенного заседания обоих советов 25 октября 1917 г. Из россыпи в свое время были сшиты три дела с протоколами его пленарных заседаний за 14 августа – 24 сентября 1918 года, журнал заседания его Исполнительного комитета за 7 марта 1917 г., его протоколы за март – январь 1918 г. Из россыпи же удалось сшить в одно дело протоколы Исполнительного комитета за 27 июня – 20 августа того же года.
Не полностью, но сохранились протоколы заседаний Исполнительного комитета Московского совета за 1918 г., как в копиях, так и в черновиках, а также его Президиума. Есть отдельные протоколы Президиума Исполкома за 29 апреля – 25 июня 1917 г. и его Бюро за 29 апреля – 21 мая, а также постановления за 17 апреля – 22 октября 1917 г.
Секретными почему-то были мандаты депутатов Московского совета первых его трех созывов, т. е. со 2 марта 1917 г. по 16 декабря 1918 г., а также дело личного состава Исполкома и Президиума за это время.
В советские годы у меня был печальный опыт общения работниками архивных читальных залов, в основном партийных, когда они, проверяя мои записи, превращали их ножницами в своеобразную вермишель (особенно старательно это делали, как не странно, не работники Центрального партийного архива (ЦПА, ныне РГАСПИ), а Московского, ныне ЦАОПИМ). А старшие товарищи из Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС в ответ на мои сетования по этому поводу не без упрека советовали: «уметь надо!». Со временем я кое-чему научился и теперь, перед тремя парами устремленных на меня глаз сидящих рядом со мною и напротив меня сотрудниц отдела, кладу на тетрадку в клетку вырезанную из такого же тетрадного листа в клетку бумажку, дублирую на нее запись и прячу ее в карман, т. е. проделываю двойную работу, но с гарантией, что все записанное мной у меня сохранится.
В то лето я ездил в архив на Азовскую словно на работу, чуть ли не ежедневно, и сидел там с утра до вечера без перерыва на обед, привозя с собой бутерброды, делясь ими со своими визави и угощаясь крепко заваренным чаем. Затем мое сотрудничество с ЦГАМО на какое-то время прекратилось, а когда через пару лет я вернулся туда, чтобы забрать свои законно сделанные записи, мне их вернули, причем без каких-либо вымарываний и вырезок. Что же касается данных о московских рабочих депутатах времен революции, то они, думаю, сейчас уже давно рассекречены и потому доступны каждому исследователю. Основная их масса представляет собою справки мандатной комиссии Моссовета со следующими данными: фамилия, имя, отчество; № депутатского билета; кого заменил или кем заменен; возраст, профессия, образование, семейное положение, местожительство, отношение к военной службе, партийность, указания на преследования при старом режиме.
Например: Алексей Иванович Гадалов, член МСРД от фабрик Лерх, Грачева и Суворовской мануфактуры, билет № 66, вместо П.Н. Фомина, 35 лет, ткач, сельская школа, жена и ребенок, Суворовская улица, 31, кв. 81, ратник 2-го разряда, меньшевик с апреля 1917 г., привлекался 1 раз – месяц в тюрьме. Дополнительные сведения о нем можно извлечь из протоколов выборных собраний, правда, находящихся в другом деле: избрали его 12 июня, а после того как он сложил свои полномочия, вместо него на перевыборах 5 декабря прошел большевик Мурзин.
Так получилось, что то время, когда эти записи попали мне в руки, совпало с началом гласности, когда историки вслед за киношниками, театральными деятелями и литераторами вступили на поприще публичной борьбы с осточертевшей им идеологической и политической системой, так что было не до того, чтобы продолжить не требующую суеты работу по продолжению отбора и анализу ставшего уже доступным архивного материала. И сейчас порою с сожалением думаешь: а ведь добротная бы могла получиться статья (да что там статья – монография!) об элите московского пролетариата в лице его депутатского корпуса, неплохой ее коллективный портрет.
Имеющиеся в фонде анкеты позволяют сделать несколько примечательных выводов. Прежде всего, основная масса «низовки», рядовых депутатов, состояла из слесарей. Именно они представляли коллективы не только металлообрабатывающих заводов, но и текстильных и пищевых фабрик с преимущественно женским составом. Вот довольно типичный пример: два из трех членов МСРД первого состава от ситценабивной фабрики товарищества Эмиль Циндель были слесарями: А.В. Демину было 25 лет, и он был холостым и белобилетником, а жил на Дербеневской улице, т. е. рядом с работой, являлся членом РСДРП (меньшевиков) с 1916 г. и отбыл наказание в тюрьме 6 месяцев, а В.Л. Хвенчуку было 49 лет, он был женат и имел 6 детей, жил чуть подальше - на другом берегу Москва-реки, член РСДРП (объединенной) с 1898 г.
Другой бросающейся в глаза при чтении анкет особенностью является близость проживания к месту работы: это или фабричная казарма, или дом в 10–15 минутах ходьбы. Очевидно, эта особенность была характерна для всех московских рабочих, и она объясняет, почему трамвай до осени 1918 г., когда началось массовое переселение их с окраин в центр путем уплотнения «буржуев», служил средством транспорта преимущественно средним слоям: пролетариям он был не нужен.
Закрытость материалов мандатной комиссии обеспечивала, помимо всего прочего, недоступность к тем из них, которые отражали жизнь депутатов, их взаимоотношения, начиная от дружеских и кончая враждебными. Но порою сведения об этой стороне их жизни обнаруживаются в других делах, вовсе не секретных.
Так, в переписке с Сокольническим районным советом можно увидеть письмо Черкизовского милицейского комиссариата от 28 июня 1917 г. о том, что туда заявился «босой, в растрепанном виде, явно нетрезвый человек, назвавшийся Дмитрием Карповичем Дрегалиным», и потребовал, как член Совета рабочих депутатов, послать милицию и отобрать у кого-то его сапоги. Для выяснения происшедшего с ним был послан милиционер. Оказалось, что он накануне в пьяном виде заложил их, а сегодня требует вернуть. «Полагая, что появление члена Совета рабочих депутатов на улицах и в присутственных местах в явно нетрезвом состоянии роняет достоинство самого Совета рабочих депутатов, прошу сделать Дрегалину товарищеское внушение о недопустимости его поведения». Выяснив, что этот самый Дрегалин является работником Сокольнического отдела трудолюбия, членом местного комитета рабочих и служащих, членом продовольственной комиссии в 16-м районе и живет в общежитии, член профсоюза булочников, - товарищ председателя Московского совета В.П. Ногин, выносит 30 июня резолюцию»: «Запросить Соколн. район, с тем чтобы можно было передать в суд чести» .
Изучая анкеты, можно смело сделать вывод, что с первых же дней существования Московского совета в нем явственно различались уже «низы» и «верхи». Последние, члены Исполнительного комитета, отличались и более высоким образовательным цензом, среди них были даже люди с высшим образованием, например, кооптированные от Московской объединенной организации РСДРП литератор В.П. Волпин и присяжный поверенный В.И. Яхонтов, и более длительным в массе своей партийным и тюремным стажем.
Ознакомление же с протоколами пленарных заседаний Московского совета лишь подкрепляет вывод о «низах» и «верхах»: первые обозначали себя только присутствием и голосованием, вторые говорили, спорили, доказывали. Но в то же время именно они, рядовые депутаты, решали, на чьей стороне в данной случае окажется митингующий Совет. Во всяком случае, до весны 1918 г.
Порою «митинговый» Советвёл себя таким образом, что его «ведущие» приходили если и не в ужас, то в состояние растерянности. Об этом свидетельствует дело бывшего члена Исполкома Московского совета рабочих депутатов доктора И.С. Вегера о двусмысленном его поведении в революционные дни: он то называл себя эсером, то эсдеком. Начато оно было 17 июля 1917 г. и закончено 20 апреля 1918 г. За это время он успел побывать председателем Исполкома Московского уездного и Московского губернского советов рабочих депутатов, уйти с последней должности по сугубо, вроде бы, личным обстоятельствам («вследствие тяжелой болезни собственного сына», как он писал в редакции большевистских газет 4 сентября, или из-за неимения времени, по позднейшим воспоминаниям), побывать делегатом от Московского уездного СРД на 2-м Всероссийском съезде советов, возглавить вместе с К.С. Еремеевым отправленный Лениным в Москву отряд из матросов и солдат Ладейнопольского пехотного полка, а некоторое время спустя стать членом коллегии Народного комиссариата труда.
В ходе революционных боев, происходивших в Москве в октябре-ноябре 1917 г., их участникам надо было чего-то есть, заботиться о раненых, хоронить погибших. В далеко не полно сохранившемся перечне расписок, полученных за конфискованные продукты и товары, есть счета за 27 октября, и среди них Филлера за хлеб для красной гвардии на 50 рублей, Граната - за медикаменты на 107 рублей 60 копеек, Матеки - за муку на 260 рублей (25 рублей за пуд да еще 20 рублей за мешки). Счет Белкина на 112 рублей для уплаты за 30 фунтов колбасы и 2 фунта чаю. А вот счета Монахова и Морозова для Красной гвардии на соответственно 1 000 и 3 942 рубля. Исполком Московской латышской объединенной секции удостоверял 30 октября, что им реквизировано у А.И.Соловьева (Садово-Черногрязская, 20) на нужды революции продуктов на 3 201 рубль. Рабочий клуб Городского района просит уплатить стоимость продуктов, потраченных во время революции - 1 пуд и 10 фунтов колбасы по 3 рубля 50 копеек за фунт, т.е. 175 рублей, и вернуть стоимость разбитой посуды в числе 30 штук по 1 рублю. 251-й пехотный запасной полк предъявил счет на 2 176 рублей 96 копеек. В такую сумму ему обошлись 103 пуда картофеля, 100 пудов свежей капусты, 11 пудов говяжьего сала, 10 пудов сала, 8 пудов репчатого лука и 3 пуда соли. Торговец С.В.Тихонов с Сухаревской площади жаловался на то, что у него взяли 3 ящика с колбасой – 15 пудов копченой по 140 рублей и 10 пудов краковской по 130 рублей, то есть на сумму 3 400 рублей, а уплачено только 500 рублей в три срока: 12 января, 16 марта и 23 марта. 3 ноября Смирнов отобрал папиросы на 7 рублей, а Носов - галоши на 90 рублей.
В фонде Моссовета можно найти документы о хронологически первом сопротивлении большевистскому режиму – не со стороны помещиков и буржуазии, как нам внушали в советских учебниках, а со стороны интеллигенции, служащих (например, дело о саботаже на Московской главной складочной таможне, законченное 24 апреля 1918 г. В то же время некоторые специалисты, прельщенные грандиозными модернизационными перспективами, открываемыми перед ними революционным, военно-мобилизационным режимом, задолго до плана ГОЭЛРО предлагали новой власти свои идеи и проекты, о чем свидетельствует переписка с ВСНХ о концессии «Великий Северный путь» или весьма актуально выглядящий и сейчас доклад инженера Максимова о разработке 5-летней программы строительства шоссейных дорог в Московской губернии.
Не без пользы ознакомится с отпусками (копиями) писем, направляемых в редакции газет, типографии и другие организации и учреждения. Вот например, Президиум Моссовета извещает 25 декабря 1917 г. командующего войсками Московского военного округа (МВО) о том что им «поставлена, ввиду срочности, охрана в типографии бывш. “Русского слова” в количестве 35 человек из резервов Петроградской красной гвардии 2-го батальона». От кого же понадобилось охранять типографию? И почему так срочно? Не так уж много ясности в эти вопросы вносит просьба Президиума к профсоюзу печатником от 26 декабря вручить т. Спасскому ключи от всех помещений типографии, находящиеся у председателя ее завкома. А суть этого конфликта можно узнать, если заглянуть в 13-страничное дело, специально ему посвященное. Газета «Русское слово» и ее типография принадлежали крупнейшему русскому издателю И.Д. Сытину, пока Московский совет не закрыл газету и не конфисковал типографию, чтобы печатать в ней свои «Известия». Но вот казус: рабочие отказались подчиниться и объявили политическую забастовку. Их поддержал Союз рабочих печатного труда. Но все забастовщики вскоре были уволены.
Вот так советская власть, с первых дней своего существования действующая от имени пролетариата, стала применять откровенную силу в отношении рабочих, ей не подчинявшихся. И подобным образом она поступала всегда, когда видела, что ее социальная база начинает от нее отворачиваться. В этом плане определенный интерес представляет запись вступительной речи очередного председателя Моссовета П.Г. Смидовича на пленарном заседании 21 мая 1918 г. Указав на имевшие накануне 1 мая призывы меньшевиков не участвовать в официальной демонстрации, а также на выходку одного из членов Исполкома М.С. Егорова-Лызлова, который на соединенном заседании Моссовета и ВЦИК 14 мая, командуя целым рядом лиц, делал все возможное, чтобы сорвать пение «Интернационала», он сказал: «Воля большинства пролетариата выражается в решениях Совета. Всякий призыв не выполнять решения Совета должен найти отпор со стороны рабочих».
Все вроде бы правильно с классовой точки зрения. Да вот только меньшевики и эсеры утверждали, что воля большинства чем дальше – тем больше фальсифицируется. Пройдет еще три недели, и ВЦИК решит «меньшинство» права голоса в советах. И вот в направленной в Благуше-Лефортовсий районный совет копии протокола заседания Московского совета от 1 июля 1918 г. зафиксировано внеочередное заявление Петрова «об исключении представителей от партий меньшевиков и правых эсеров» и постановление: «Предложение принято единогласно».
Однако желанного единения пролетариата вокруг советской власти не получалось. Наиболее показательна в этом отношении переписка с Железнодорожным районным советом. Она содержит и телеграммы с мест о поддержке Викжеля и с осуждением насилия над членами Учредительного Собрания. Есть там и просьба районных руководителей прислать оратора к 5 часам дня 15 июля 1918 г. на станцию Москва 1-я и вагонные мастерские Московско-Курской железной дороги, а также на Курский вокзал, где должны собраться представители всех дорог для обсуждения продовольственного вопроса и «есть основания предполагать, что им затевается забастовка». Может быть именно потому, что железнодорожные рабочие и служащие проявляли наибольшее упорство в своем стремлении к самостоятельности и самодеятельности, их районный совет в конце 1918 г. было решено ликвидировать.
Так как накормить рабочих не удавалось, а голод толкал их на антисоветские выступления, осенью 1918 г. в Москве, следуя примеру Петрограда, занялись перераспределением того немного, что еще не успели отнять у «бывших». Ввели классовый паек. Стали уплотнять «буржуев». И вот 14 сентября профессор Московского высшего технического училища Прокунин и профессор Петровской сельскохозяйственной академии Александр Астров от себя лично и по поручению других профессоров жалуются, что Басманный районный совет выселяет их из занимаемых ими квартир в доме № 13 по улице Баумана, отнеся их к категории буржуазии, т.е. с запрещением вывозить оттуда имущество. Побудить Басманный совет к выполнению советского законодательства на этот счет просит и окончивший это училище, а ныне заведующий химическим отделом и член Президиума ВСНХ Л.Я. Карпов.
Опись 12-я фонда содержит материалы секретариата. А в нем откладывались не менее интересные документы, в том числе выписки из постановлений и протоколов Президиума Московского совета по самым различным вопросам, например, о забастовке в связи с открытием Учредительного Собрания, протесты против репрессий, обрушенных на меньшевистскую газету «Вперёд!» и рабочего-меньшевика М.С. Егорова-Лызлова.
Как известно, Брестский мир очень отрицательно сказался на единстве большевистских рядов. О разногласиях в их среде в тот период много материалов можно почерпнуть как из тогдашней прессы и опубликованных сочинений советских вождей, так и в бывших партийных архивах. Но любопытная информация на этот счет, в том числе об отставке М.Н. Покровского с поста председателя Московского совета, содержится и в ЦГАМО, в протоколах большевистской фракции этого совета.
О том, в какой обстановке произошел расстрел 19 июня 1918 г. митинга в мастерских малого ремонта Александровской железной дороги, можно судить по таким документам, как секретная телефонограмма члена Президиума Московского совета Г. Фельдмана в Железнодорожный районный совет и Викжедор: «Ввиду наблюдающейся в железнодорожных мастерских и учреждениях агитации правых эсеров и меньшевиков с призывом к забастовке (в особенности на Александровской и Казанской железных дорогах) в связи с арестом уполномоченных на чрезвычайную конференцию, исключения меньшевиков и эсеров из ЦИК, вменяется вам в обязанность бдительно следить за такой агитацией и предпринимать все меры, имеющиеся в вашем распоряжении, к предотвращению могущей возникнуть частичной забастовки в более отсталых массах, руководимых контрреволюционными партиями».
Советская репрессивная машина закрутилась-завертелась, о чем свидетельствуют расположенные в этом же деле выписка из протокола Президиума Моссовета от 20 июня, постановление созданной для расследования этого дела комиссии считать ложными сведения о расстреле, которые не будут ею подтверждены, угрожая привлекать к ответственности лиц или органы печати, их огласившие. И что интересно, когда 13 июля Президиум Моссовета заслушал доклад об этом расследовании, было постановлено передать все его материалы в военно-революционный трибунал, где они и были благополучно похоронены.
Наступивший вскоре красный террор напугал не только обывателя, но и некоторую часть советских руководителей. Началась публичная дискуссия о необходимости покончить с беспределом и ввести репрессии в рамки советского законодательства или, другими словами, законодательно ограничить репрессии. Мнения районных советов о подчиненности ЧК были изложены 26 октября 1918 г. в специальном информационном листке. Но своевольничали и сами советские работники, о чем можно узнать из материалов о самовольном расстреле членом Хамовнического совета Наумовым арестованного «контрреволюционера». Не менее ужасным был уголовный террор. Некоторые подробности о том, как велась борьба с ним, можно почерпнуть из отчета Московского уголовного розыска за 1918 г.
Разумеется, фонд Московского совета не исчерпывается документами политического характера. Есть в нем материалы и о других сторонах жизни первопрестольной в те годы, в том числе хозяйственной (электрический трамвай, газ и водопровод) и культурной (снятие памятников и установка на их постаментах новых). И масса дел, тем или иным образом связанных с работой автомобильного транспорта. Но о них, если будет возможность, стоит говорить отдельно.
Aksyutin Yury. Fund of the Moscow council of workers deputies for 1917-1918 in the Central State archive of Moscow region. The review of documents
Аннотация / Annotation
В статье анализируются документы Московского совета рабочих и солдатских (впоследствии красноармейских) депутатов в Центральном государственном архиве Московской области, освещающие начальные проблемы существования этого властного института, характеризующих личный состав депутатского корпуса, социальные особенности его рядовой массы, «низовки» (в основном это слесари) и верхов, членов Исполнительного комитета (люди главным образом с высоким образовательным цензом), изменение его политической окраски (большевизацию в 1917 г. и обратную тенденцию в 1918 г.), сопровождавшуюся усилением репрессий как против других социалистических партий, так и недовольных рабочих.
The article contains the review of documents of Moscow council of workers and soldiers (later red army) deputies in Central State archives of Moscow region, describing initial problems of existence of this power institute, characterizing staff of deputy corps, social peculiarities of ordinary deputies, “lower layer” (mostly professional workers) and high class, members of Executive committee (mostly people with high educational level), changing of its political colors (bolshevization in 1917 and back trend in 1918), accompanied by intensification of repressions both against socialist parties and against unsatisfied workers.
Ключевые слова / Keywords
Архив, источники, Московский совет рабочих депутатов, протоколы, депутатские анкеты, мандаты, реквизиции, саботаж, террор. Moscow council of workers deputies and its records, deputy questionnaires and mandates, requisitions, sabotage, terror.