«СЧАСТЛИВ ТОТ, КТО... ОСТАВИЛ ПОТОМКАМ ЧЕКАН ДУШИ СВОЕЙ». К ПОРТРЕТУ ПРОФЕССОРА ИСТОРИКО-АРХИВНОГО ИНСТИТУТА РГГУ Е.В. СТАРОСТИНА

Автор: В.М. МАГИДОВ | 14 Января 2012

Персидский поэт и мыслитель XIII в. Саади, чьи песни до сих пор овеяны своеобразной прелестью, писал о себе в «Тезкирате»: «Тридцать лет я употребил на скитания. Я коротал дни с людьми всех народов и грелся у многих костров. Я видел частицу великой красоты, наполняющей Вселенную. Тридцать лет я употребил на учение и последние тридцать лет - на творчество. Счастлив тот, кто, прожив такую жизнь, оставил потомкам чекан души своей».

Эти слова Саади словно сказаны о Евгении Васильевиче Старостине, удивительном человеке и талантливом ученом, постоянно жаждавшем познавать и создавать. Евгений Васильевич оставил нам не только свежесть и силу всего, им написанного. Он оставил нам «чекан души своей» - свою необычную жизнь. Жизнь чрезвычайно насыщенную, полную тяжкого труда над собой.

Здесь уместно вспомнить слова Н.А. Добролюбова о том, что одного таланта в человеке еще недостаточно, важно направление таланта… И оно было у Старостина. И проявлялось с огромной мощью и силой, особенно явно в исторической науке. Вклад Евгения Васильевича в изучение жизни, творчества и общественно-политической деятельности П.А. Кропоткина достойно отмечен в отечественной и зарубежной историографии. Глубокие энциклопедические познания Евгения Васильевича наиболее полное выражение нашли в историко-архивоведении, служению которому он посвятил почти полвека. Его справедливо считают крупнейшим знатоком истории отечественных и особенно зарубежных архивов и, прежде всего, французских. Не случайно во французском архивоведении он был и остается непререкаемым авторитетом. За труды по истории Франции в 2006 г. он был награжден орденом Почетного легиона по литературе и искусству. Евгений Васильевич всегда казался нам, его друзьям и коллегам, его окружавшим, явлением уникальным. Его слово, мощное, красочное и образное, несло в себе заряд исключительной силы. Отметим еще одно проявление его таланта, воплощенное в изобразительном искусстве. Выставка его живописных полотен (преимущественно, это пейзажи и натюрморты), открытая в выставочном зале Архива Российской академии наук, познакомила нас с оригинальным образным видением Евгением Васильевичем окружающей нас красоты реального мира.

Все, кто близко знал Евгения Васильевича, восхищались его успехами в спорте: в ранние годы – это гандбол, в последние три десятилетия – большой теннис. Его короткие рассказы, кого из соперников он обыграл, а кому вынужден был уступить (это было не так часто) вызывало восхищение у благодарных слушателей. Он сам был азартным игроком, к выигранным партиям со своими постоянными партнерами относился скромно, никогда не говорил о своих достижениях, напротив, о проигранных партиях рассуждал с печалью, считая себя несостоявшимся спортсменом, говорил чаще всего, что он был не в форме, но все это произносилось с большим достоинством.

Я впервые увидел Евгения Васильевича (но не познакомился) в 1972 г. во ВНИИДАД, куда он регулярно приходил в сектор зарубежной информации. На меня, в первую очередь, произвели впечатление его внешний вид, его манера держаться в обществе - легко, непринужденно и чаще всего с хорошим настроением. Он был выше среднего роста, физически силен, с большим крутым лбом и проницательными светлыми глазами. Он казался гранитной глыбой, со всех сторон отесанной, и, в общем, был похож на испытанного офицера. Его манера держать себя полностью противоречила тому представлению, которое могло создаться после более близкого знакомства с ним. Прошло немного времени и выяснилось, что, с одной стороны, он был сдержанным и немногословным человеком, а с другой – ярким и эмоциональным, застенчивым, отзывчивым и добрым. Немного позже, когда мы с ним не только познакомились, но и подружились, и стали по-настоящему друзьями, я постоянно слышал от него отдельные, не всегда связанные временем фрагменты рассказов о детстве, юности, военной службе, годах путешествий по Европе и Азии, научных замыслах и проектах. Однако цельной картины о жизни Евгения Васильевича не складывалось. К сожалению, это редко получается, когда человек рядом и кажется, что возможность с ним увидеться бесконечна. В жизни, однако, получается так, что делаешь это только тогда, когда человека уже нет рядом. И возникает эта скучная официальная и абсолютно не соотносящаяся с живой и яркой личностью того, о ком ты пишешь, биография.

Ни в коем случае не претендуя на право быть личным биографом этого удивительного человека, я все же попытаюсь осмыслить некоторые этапы и события его жизни, которые мне известны из его слов или свидетелем которых я был сам, а также и то, что мне удалось обнаружить post factum, а также и то, что для меня стало самым настоящим откровением.

Евгений Васильевич Старостин родился 4 ноября 1935 года в небольшом старинном городке Соль-Илецке, основанном еще в XVII веке. Этот степной городок был районным центром и находился в Оренбургской области на границе России и Казахстана. Он был расположен в райском уголке Южного Урала и обладал всемирно известными целебными источниками и залежами поваренной натуральной соли. На эти и другие особенности этого города обратил внимание в 1754 году М.В. Ломоносов, отмечая следующее: «немного сыщешь городов на свете, которые могут похвалиться таким счастливым сочетанием хлеба и соли – самых необходимых для человека продуктов». Буквально в километре от соляного рудника плещется золотое хлебное море. Именно сюда приехала из Москвы мать Евгения Васильевича - Мария Петровна Михайлова, дочь известного московского детского врача П.П. Михайлова, к мужу - Старостину Василию Николаевичу. Отец Евгения Васильевича оказался в этих местах по партийной путевке, работал на строительстве Магнитогорска.

Шесть первых лет жизни Евгений Васильевич прожил с родителями, ощущая их любовь и теплоту. И вот наступила Великая Отечественная война, и отец ушел в действующую армию. В сентябре 1942 года батальонный комиссар В.Н. Старостин погибает на Ржевском фронте. Мать Евгения Васильевича день и ночь, чаще всего целыми сутками, работала в военных госпиталях. Она принимает решение определить двух своих сыновей, Николая и Евгения, в только что открывшиеся суворовские училища. С 1945 по 1956 год Евгений Васильевич учился в суворовском офицерском училище. Получив прекрасную военную и физическую подготовку и две лейтенантские звездочки, Евгений Васильевич выбрал местом будущей службы дальневосточный Приморский край. Два года службы командиром взвода убедили Евгения Васильевича в бесперспективности военной карьеры.

Вскоре, воспользовавшись сокращениями в армии, характерными для второй половины 1950-х гг., Евгений Васильевич демобилизовался из армии, и летом 1958 года сразу поступил на первый курс Московского государственного историко-архивного института (МГИАИ). Как говорил не раз он сам, вспоминая об этом времени, «голова требовала интеллектуальных нагрузок», и он их сполна получил, погрузившись целиком в учебу. Одновременно с МГИАИ он поступил на педагогический факультет Высших пятигодичных вечерних курсов иностранных языков по специализации «французский язык». В эти годы Евгений Васильевич всеми доступными ему путями и средствами пытался расширить свои познания не только в иностранном языке, но и в литературе и искусстве.

Учеба, иностранный язык и спорт (он тогда играл в гандбол за команду мастеров 1-го Московского ордена Ленина медицинского института им. И.М. Сеченова) отнимали много времени, но жажда знаний требовала еще большей отдачи.

И вот представился счастливый случай: выдающийся лектор и «коллекционер» способных ребят профессор С.О. Шмидт, встретив Евгения Васильевича как-то в коридоре института, пригласил его на заседание студенческого научного кружка источниковедения отечественной истории. Выступал на заседании с докладом С.М. Каштанов и, естественно, после этого знакомства с кружком Евгений Васильевич стал верным «сигуритом». Но это было не единственное увлечение тех лет. Одновременно вместе с В. Муравьевым, Е. Швейковской, И. Беленьким и другими, он посещает кружок по западноевропейскому просвещению профессора Ф.А. Коган-Бернштейн.

На четвертом году обучения французскому языку, полученные знания позволили ему устроиться на работу переводчиком в группу советских геологов, отправлявшихся в Гвинею. В этой далекой африканской стране Евгений Васильевич работал немногим больше года.

В 1964 году Евгений Васильевич успешно защитил дипломную работу на тему: «П.А. Кропоткин как историк Великой французской революции» (научный руководитель профессор С.О. Шмидт). Отработав после окончания вуза год в Министерстве высшего и среднего специального образования СССР, он перешел на преподавательскую работу в Московский автодорожный институт (МАДИ) на подготовительный факультет для иностранных граждан, где в течение почти 10 лет читал студентам лекции на французском языке по русской истории.

В мае 1972 года в жизни Евгения Васильевича произошло знаменательное событие. Он защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Источники о жизни и деятельности П.А. Кропоткина». Известный преподаватель МГИАИ, доцент Н.В. Бржостовская предложила ему продолжить чтение ее курса лекций «Архивы и архивное дело в зарубежных странах». В январе 1973 года Евгений Васильевич возвращается в Alma mater уже как преподаватель. Переход от проблематики, связанной с историей общественной мысли России, русского народничества и анархизма к изучению зарубежных архивов был нелегким, ему пришлось фактически с ноля входить в новую область знаний, которая в конечном итоге его увлекла. Основное внимание им было сосредоточено на всестороннем изучении историографии, зарубежной архивной россики, теоретических проблем архивоведения.

Важным событием для Евгения Васильевича стало обучение на Высших трехмесячных архивных курсах в Париже. После их окончания в 1972 году ему предлагают поработать экспертом ЮНЕСКО в Лаосе. В 1984 году он читает в университетах Бельгии цикл лекций, которые имеют большой успех. Учеба и работа за рубежом позволяют ему глубже познакомиться с фактическим положением дел в области архивов зарубежных стран, а также с выдающимися западными архивистами. Одновременно Евгений Васильевич начинает интенсивно собирать материал для докторской диссертации по зарубежному архивоведению.

В 1981 году после ухода на пенсию заведующего кафедрой истории организации архивного дела (ИОАД) доцента В.И. Вяликова, Евгения Васильевича назначают на эту должность. В его жизни начинается новый этап, требующий совмещения административной и достаточно насыщенной преподавательской деятельности. Кроме того, в связи с постепенным уходом с кафедры ее ветеранов (доцентов В.В. Сорокина и Г.А. Дреминой, профессора В.Н. Самошенко) встал вопрос об обновлении кадрового состава. Именно в это время на кафедру пришла талантливая молодежь в лице В.О. Седельникова, Т.С. Волковой, Т.И. Хорхординой. Реально появились у Евгения Васильевича возможности обновить методическую базу читаемых по кафедре курсов, усилить научно-исследовательскую работу ее сотрудников.

В 1992 году происходит еще одно событие, которое в значительной степени стало поворотным в его деятельности. Он был избран на пятилетний срок директором Историко-архивного института (ИАИ). На этом посту открылись новые грани его таланта. Он оказался не только хранителем традиций, но и новатором, чутко откликающимся на быстро меняющиеся требования времени. За эти годы был создан факультет технотронных архивов и документов, готовящий специалистов по актуальным проблемам архивоведения научно-технической документации, аудиовизуальных и электронных документов. Был возрожден как отдельное направление факультет документоведения, а также открыт Центр архивных исследований, который приступил к разработке трех научных проектов: зарубежная архивная россика, архивы Русской православной церкви и документы по истории еврейского народа в архивах России, Украины и Белоруссии.

В 1992 году Евгения Васильевича назначают на должность профессора и через три года он блестяще защищает докторскую диссертацию на тему: «Зарубежное архивоведение: проблемы истории, теории и методологии» и вскоре получает диплом профессора.

Кафедра ИОАД, руководимая профессором Старостиным полных тридцать лет, занимала прочные позиции в ИАИ, имея не только основательный университетский, но и международный авторитет. У нее установились хорошие профессиональные связи с французской Школой хартий, с архивистами Украины, Белоруссии и США. С французскими архивистами удалось открыть совместную специализацию «История, культура и архивы Франции», программу подготовки бакалавров «Архивное дело за рубежом» и магистерскую программу «История и новые технологии».

Профессор Е.В. Старостин был создателем и руководителем научно-педагогической школы историков-архивистов. Через аспирантуру кафедры ИОАД прошло около 40 диссертантов, из них 25 защитили кандидатские диссертации под его руководством, а трое стали докторами исторических наук. За годы работы в ИАИ при его непосредственном участии в стенах института было подготовлено 47 выпусков студентов. Студенты бесконечно уважали и любили его, учась у него ремеслу историка и архивиста.

Евгений Васильевич – автор более двухсот трудов: статей, докладов, сборников документов, монографий, изданных на русском, украинском, белорусском, французском, немецком, валлонском, английском языках.

В настоящее время готовится к изданию международный путеводитель по архивам Русской православной церкви, хранящимся в Украине, России и Беларуси. Этот труд является многолетним, на его подготовку и совместное издание ушло около двух десятков лет работы в хранилищах 10 стран Европы, Америки и Азии. Евгений Васильевич Старостин стал одним из редакторов опубликованного во Франции в 2010 году путеводителя по федеральным архивам России «Франция и французы в России XVI–XX веков», получившего высокую оценку у специалистов в нашей стране и за рубежом.

Упрочивший свое значение изданием книги «Зарубежное архивоведение: проблемы истории, теории и методологии» (М., 1997), Евгений Васильевич меньше всего – автор одной крупной работы. Да это и не мирилось бы с основной чертой его личности – ее поразительной универсальностью.

Известнейший историк–архивист и ученый, в чьих публикациях отечественная и мировая историография впервые предприняла попытку осознания вклада архивистов в развитие исторической науки, Евгений Васильевич вместе с тем автор признанных в научных исследовательских кругах работ о жизни и деятельности П.А. Кропоткина, яркий педагог, замечательный лектор и рассказчик, проникновенно доносивший до благодарных слушателей отдельные эпизоды духовной жизни нескольких поколений преподавателей, аспирантов, студентов Историко-архивного института.

Однако и столь разнообразно богатой научной деятельностью не исчерпывается значение Евгения Васильевича. Он представляет, быть может, не так часто в жизни встречающийся пример сочетания в одном человеке талантливого мыслителя и ученого. В сферу исследований и научных интересов Евгения Васильевича вошли изобразительное и музыкальное искусство, особенно развивал он самостоятельную новаторскую деятельность в живописи, привив любовь к ней своим внучкам.

Незадолго до кончины он написал статью «Спорные вопросы архивоведения». По широте охвата современного архивного пространства, остроте и актуальности поставленных в ней вопросов и глубине проникновения в существо происходящих как в жизни, так и в практике процессов, с полным основанием можно утверждать, что перед нами завещание, оставленное потомкам недюжинного ума человеком, истинным патриотом, которому было небезразлично, что останется после него, какой будет судьба его страны и вверенного ему государственной важности архивного дела.

В последние годы Евгения Васильевича беспокоил неоднозначно трактуемый вопрос о ценности документального наследия России. Чтобы ответить на него, считал он, мало знать содержание Архивного фонда РФ, мало быть информированным о бесчисленных потерях в его составе, мало располагать вполне приличным научно-справочным аппаратом, мало овладеть археографическим богатством опубликованных источников. Необходимо тщательно исследовать, считал он, в ретроспективе сам процесс документирования, то есть, сделать следующий шаг, но не в направлении туманных неокантианских парадигм, а в направлении неопозитивистских концепций, способных соединить теорию и практику познания и создать всеобщую историю архивов на основе изучения источников поливидового характера и назначения. Профессор французской Национальной Школы хартий А. Жири, автор учебника по дипломатике, мечтал «о будущей теоретической дисциплине, объектом которой явятся письменные документы всех стран и времен». Сотрудники Международного института библиографии (Нидерланды) в первое десятилетие своего существования в XX веке активно занимались проблемами документирования в различных областях человеческих знаний. Под термином «документирование» понималась организация использования всего комплекса письменных или графических источников, представленных разного рода документами, но главным образом печатными текстами. Документы, по их мнению, формируют в целом «графическую память» человечества, своеобразную материальную основу наших знаний.

Отечественные историки и архивисты (С.О. Шмидт, В.Н. Автократов, А.В. Елпатьевский, О.М. Медушевская, Е.В. Старостин, Б.С. Илизаров, В.П. Козлов, М.В. Ларин, Т.И. Хорхордина и др., работавшие в последней трети XX века в смежных областях источниковедения и архивоведения) так или иначе касались этой проблемы. Расширяя и обогащая свою методику, и те и другие понимали, что на стыке источниковедения, архивоведения и зарождающейся информатики имеются области еще малоизученные. Более прозорливым, чем другие, был В.Н. Автократов, который первый сформулировал положение о так называемой «архивной информационной среде», подразумевая под нею «складывающуюся в архивах совокупность хранящихся там документов («первичная информация») и поискового справочного аппарата к ним («вторичная информация»), которые в «совокупности выражают собой информационный потенциал среды в целом». О.М. Медушевская, раздвинув национальные границы, пошла дальше. По ее мнению, «можно говорить о совокупности информационного ресурса в рамках единого человеческого общества». Далее она формулирует понятие информационной среды, полагая, что она едина, и что она, вообще, может рассматриваться как особый предмет исследования». В этом направлении шел Б.С. Илизаров, пытавшийся утвердить в нашей архивоведческой науке концепцию «архивов – социальной памяти общества». Ряд интересных наблюдений относительно необходимости открытия новых путей развития архивоведения сделал В.П. Козлов. Он, в частности, отмечал: «Тут скрываются какие-то еще не очень познанные явления и процессы, которые отражают само бытие документа и на которые его изучение должно дать ответы». Сегодня мы не будем забираться глубоко в конструкции своих именитых предшественников, как и оставим также без внимания интересные теоретические разработки К.Б. Гельмана–Виноградова и Т.И. Хорхординой.

На стыке источниковедения и архивоведения формируется область знаний, которая занимается выявлением и разработкой важнейших комплексов источников по истории архивного дела и архивов: описей, регистрационных книг, каталогов, путеводителей, дел фондов, коллекций, архивов, проектов архивных законов и т.п. То есть теми источниками, которые позволяют реконструировать нашу архивную науку. Некоторые ученые называют эту область знаний «архивным источниковедением», являющуюся одновременно и частью истории архивного дела. Предметом этой нарождающейся области знаний должны стать также миллиарды рукописных страниц, печатных текстов, аудиовизуальных и цифровых документов, созданных рукою, машинами и умом человека и оставленные (отобранные) как драгоценные объекты нашей исторической памяти. В более широком смысле эта научная область знаний, которой в 1990-х годах Е.В. Старостин дал условный термин «архивология», должна заниматься не только изучением проблем «архивного источниковедения», но и исследованием всех аспектов документирования человеческого опыта». И та и другая ее стороны имеют исключительное значение для научного прочтения источника.

«Архивология» в широком смысле призвана изучать в развитии всю систему источникообразующих факторов. Специалист в этой области знаний с одинаковым интересом может исследовать Степенную книгу эпохи Ивана Грозного, обнаруженный архив Парфянского царства, замерзшего в вечной мерзлоте мамонтенка или игрою природы оставленный в грунте, как в пробирке, воздух эпохи раннего палеолита. В отличие от историка, археолога, палеонтолога или климатолога он изучает сохранившиеся свидетельства о прошлой жизни только в системе с другими факторами, выявляя закономерности и особенности складывания памяти о прошлом Земли и Человека.

Е.В.Старостин был убежден, что предмет исследования обозначен, и нам предстоит систематизировать наши объективные представления о нем. Правомерен, по мнению автора, в этом случае ряд вопросов: во-первых, насколько эти знания будут способствовать развитию форм общественного исторического сознания? Более того, отражают ли наши представления о прошлом реальную историю; адекватно ли современные общества документируют сегодняшнюю жизнь человеческого общества во всем ее многообразии; возможно ли научно предсказать развитие исторического сознания в будущем и т.п.? Уже сейчас можно сказать, что каждая крупная страна имеет свою матрицу, непохожую, или, по крайней мере, отличающуюся от других государственных образований.

В зависимости от поставленных задач, методы и формы документирования социальной памяти могут рассматриваться в их взаимодействии на уровнях личности, семьи, коллектива, общества, государства. Специфика получения знаний в этой области требует постоянного применения компаративистских методов. Задача специалистов в этой области состоит в том, чтобы выделить как общие признаки, присущие всем без исключения человеческим обществам, так и особенности, характерные для отдельных стран, определенных типов цивилизаций.

Например, несмотря на разные формы развития письменных и других цивилизаций в культурной истории человечества можно выделить пять крупных эпох: 1. Эпоха устных архивов (до рубежа IV-III тыс. до н.э.); 2. Эпоха глиняных архивов (рубеж IV-III тыс. до н.э.); 3. Эпоха архивов на бумажных носителях информации (начало н.э. – XX в.); 4. Эпоха аудиовизуальных архивов (конец 1830-х годов – XXI в.); 5. Эпоха электронных архивов (XXI в.). Обозначение этих временных рамок диктуется преобладанием того или иного носителя информации для письма при известном сохранении и взаимном проникновении остальных. Выделяя общие, присущие большинству стран признаки, нельзя забывать, что имеются исключения, например, существуют племена, не создавшие или не принявшие письменность.

Е.В.Старостин неоднократно пытался напомнить исследователю то, что он должен знать еще до того, как исторический источник оказался на его столе. Отсюда вытекают его рассуждения о том, что архив только тогда остается архивом, когда он сохраняет исторические связи между документами, делами, фондами, коллекциями и т.д., в противном случае его следует рассматривать как музей с беспорядочно накопленной информацией. В умении сохранить в неприкосновенности естественно сложившуюся часть национального архивного достояния, и в создании условий для его успешного использования некоторые ученые (С.О. Шмидт, Б. Дельмас (Франция) и др.) увидели элементы настоящего искусства. И с ними трудно не согласиться. Далее, Е.В. Старостин отмечал, что этого мало, если мы говорим о резервах взаимодействия источниковедения и архивоведения. Следующий этап состоит в компаративистском изучении самого процесса документирования жизни человеческих обществ. И это нужно не столько для демонстрации их гуманитарной сущности, сколько для выработки более точного инструментария исторического исследования.

Любая реконструкция отдельного фонда, личного архива, коллекции и т.д. будет ущербна без знаний всей системы историко-образующих факторов, присущих этому периоду, которая находится в неустойчивом развитии. С многомерностью истории, многовариантностью исторического процесса и другими постулатами синергетического подхода придется считаться, так как уход в неокантианские конструкции окончательно выбивает почву под ногами.

Е.В.Старостин был уверен, что «архивология» как новая область знания займет должное место в науке. С чего начать? Здесь он предлагает сначала посчитать физический объем хранимых в исторических архивах России документов, будь то в погонных метрах, кубических футах и т.п. Директора архивов об этом, конечно, осведомлены и в отчетах в архивное ведомство сообщают о наличии или отсутствии у них свободных площадей. Но этого недостаточно. Сведения как по отдельным хранилищам, так и в целом по стране должны публиковаться в ежегодных отчетах архивов и Федерального архивного агентства. Это принципиально.

Мы же до сих пор определяем наше национальное архивное достояние по единицам хранения. Как можно при таком подходе, рассуждает он, контролировать и планировать процесс комплектования, прироста документов, строительства новых зданий и т.п.? Может ли общественность заметить макулатурную (имеется в виду, политическую) кампанию по уничтожения документов очередных «врагов народа» в случае, если мы не будем знать количественный объем имевшейся документации. Информация о количественном объеме хранимых архивных документов ежегодно публикуется всеми странами от Англии и Франции до Берега Слоновой Кости и Японии. От схемы, родившейся и утвердившейся в условиях сталинского режима и тотального самообмана, отказались Белоруссия и Украина. Ничего опасного в этом нет. Страна будет знать – сколько погонных метров (сантиметров) дел приходится на каждого ее жителя. Отношение количества жителей и физического объема хранимых документов является одним из показателей культурного уровня развития страны.

Таковы вкратце основные соображения Е.В. Старостина, высказанные им в последней работе, которые могут стать отправным моментом в обсуждении наиболее насущных проблем теории и методики архивоведения как важного и чрезвычайно востребованного в современном обществе научного и междисциплинарного направления.

Портрет профессора Историко-архивного института Евгения Васильевича Старостина был бы неполным, если обойти вниманием его удивительные человеческие качества. Он был человеком большого достоинства и чести, сочетавшим в себе талант ученого и деятельное участие в судьбе окружавших его людей, общение с ним всегда доставляло большое удовольствие. Он любил, ценил юмор, всячески поддерживал различного рода шутливый разговор. Словом, был незаменимым собеседником, всегда с удовольствием делился своими воспоминаниями, реже о военной службе, чаще об учебе в Историко-архивном институте, о своих педагогах и однокурсниках. Он был добрым, искренним и притягательным человеком, чем привлекал к себе многих людей разных поколений. Сейчас, когда прошел год после его ухода из жизни, нам, его коллегам и друзьям, очень его не хватает. Он был один из тех, с кем всегда можно было доверительно поговорить. А это во все времена было очень важно и ценно.

Аннотация

В статье анализируется научное наследие профессора Историко-архивного института Российского государственного гуманитарного университета Е.В. Старостина, обозначены основные вехи его жизненного и творческого пути, анализируется вклад в росийское и зарубежное архивоведение и источниковедение, рассмотривается предложенный им термин «архивология».

Ключевые слова

Старостин Е.В., Московский государственный историко-архивный институт (МГИАИ), кафедра истории организации архивного дела (ИОАД), Историко-архивный институт РГГУ, архивоведение, источниковедение, архивология, Кропоткин П.А.