.|
ОБРАЗ К. С. КАЛИНОВСКОГО В РУССКОМ И ПОЛЬСКОМ ОСВЕЩЕНИИ (1865-1905)
| 27 Января 2013
За полвека, прошедшие после гибели повстанца К. Калиновского (1838–1864), его образ в исторической литературе претерпел существенные метаморфозы, прежде чем в ХХ в. стать значимым местом памяти, способствующим консолидации белорусов в самые сложные моменты их истории.
Изначальные представления о Калиновском варьировались сообразно с трактовкой событий 1863–1864 гг. как мятежа или национально-освободительного восстания.
В мемуарах участников восстания последнее изображалось следствием не только проводимой российским правительством политики, но и живой памяти об утраченных вольностях времен Речи Посполитой. С позиций единства исторической Речи Посполитой рассматривались действия повстанцев. Тексты очевидцев и первых историков восстания отличаются фактографичностью и обилием субъективных оценок. Калиновский представлялся в них героем (А. Гиллер). В то же время отмечалась его непохожесть на других вождей восстания, что, в частности, проявилось в определении социального происхождения Калиновского как сына ткача (В. Пшиборовский и Я. Гейштор).
Фактографичность, описательность и субъективные оценки присущи также работам участников подавления восстания. В российской литературе информация о Калиновском впервые появилась благодаря сочинениям членов следственной комиссии, допрашивавшей повстанцев. Этот образ в полном объеме воссоздан в книге В. Ратча, откуда перешел на страницы художественной литературы (В. Крестовский). В дореволюционной российской историографии образ нигилиста и фанатика революционной идеи законченное оформление получил в работе П. Брянцева (1891). Употребление в отношении Калиновского этнонима «поляк» не являлось указанием его национальной принадлежности, а служило негативно окрашенным маркером образованного и материального обеспеченного жителя Северо-Западного края, враждебного существующим порядкам.
Ряд российских историков называл Калиновского литвином – понятием, пришедшим из польской традиции и служившим для обозначения жителя бывших земель Великого княжества Литовского, который осознавал отличие своего края от соседнего Царства Польского. В условиях формирования литовского и белорусского национальных движений характеристика «литвин-сепаратист» в начале ХХ в. приобрела выраженное политическое звучание.
Оценка Калиновского определялась господствовавшими концепциями. Для российских авторов таковой стала сформулированная В. Ратчем версия «польской справы». Польские историки долгое время исходили из концепции «единства нации». Кризис этой концепции в начале ХХ в. был связан с накоплением исторического материала, переосмыслением причин поражения восстания, поиском истоков новых национальных движений и стремлением непривилегированных слоев к социальной эмансипации. Калиновский стал оцениваться с позиций полиэтничной польской нации, в рамках которой его идентичность обрела региональные особенности.
Несмотря на полярность оценок, Калиновский виделся тогда поляком. Однако если польские историки понимали данный этноним в буквальном смысле, отмечая при этом заслуги повстанца в создании белорусской литературы, то русские использовали его для обозначения нелояльного империи жителя Северо-Западного края, подчеркивая при этом стремление Калиновского к обособлению Литвы и Белоруссии от Польши.
К концу ХІХ – началу ХХ вв. различие в восприятии Калиновского практически сошло на нет и польские историки в своих оценках повстанца сблизились с русскими, отмечая сепаратизм и антишляхетскую направленность деятельности Калиновского. Пройдя путь от польского патриота до литовского сепаратиста, к началу Первой мировой войны Калиновский стал именоваться даже «апостолом» белорусского народа (Ю. Яновский). Именно национальным героем он вошел в белорусскую историческую науку.
(В основе статьи – научное сообщение магистранта РГГУ Герасимчика Василия Владимировича на международной конференции «Россия и Польша: историки и архивисты в познании общего прошлого», прошедшей 11-12 мая 2012 г. в Российском государственном гуманитарном университете)