.|
НОВОЕ О РУССКОМ ЗАГРАНИЧНОМ ИСТОРИЧЕСКОМ АРХИВЕ: СОБЫТИЯ И ЛЮДИ (1)
| 09 Сентября 2009
История создания, функционирования, гибели и реконструкции Русского заграничного исторического архива (РЗИА) в Праге - уникальная модель рождения, жизни, смерти и воссоздания на новой основе органически целостной системы документальных исторических памятников. Всего за двадцать с небольшим лет РЗИА прошел путь, который преодолевают большинство архивов в России и в мире за многие десятилетия, а то и за несколько столетий.
Его судьбу определили два антагонистических по своей сути отношения к архивам.
С одной стороны, создатели РЗИА исходили из того, что архив нужен для сохранения документальной исторической картины прошлого России вне зависимости от политических пристрастий и партийной принадлежности фондообразователей и исследователей. Для основателей и сотрудников РЗИА был прежде всего феноменом русской национальной культуры. Они видели свой научный и гражданский долг в том, чтобы сохранить его органическую целостность даже в условиях изгнания.
С другой стороны, для официальных органов советской власти документы Архива представляли преимущественно оперативно-чекистский, ведомственный интерес, для удовлетворения которого они считали допустимым перешагнуть этические нормы и юридические соглашения. Архив как произведение культуры их не интересовал. Признанный в цивилизованном мире принцип «уважения к фондам», то есть к органической целостности структуры архивов, сложившейся естественно-историческим путем, был нарушен.
Еще одним важным обстоятельством, которое определяет актуальность изучения проблематики, связанной с РЗИА, является сложное сочетание в истории его создания и гибели национальных и глобальных факторов.
Русский историк-архивист И.Е. Андреевский впервые в мировом архивоведении еще в конце XIX в. высказал идею «единения архивов всего мира», которая сегодня является объектом междисциплинарного изучения ученых и специалистов, занимающихся проблемами становления «информационногообщества». Он писал: «Наука об архивах пытается в настоящее время всем видам архивов сообщить единство. Доставление такового в отдельной стране может иметь последствием единение архивов целого мира; обеспечение всеобщих научных работ».
Именно для обеспечения «всеобщих научных работ» был создан РЗИА.
Даже в экстремальных условиях, будучи вытесненными за территориальные пределы государства, идеи Андреевского и его преемников продолжали жить и развиваться, а архивы независимо от места их создания оставались неотъемлемой частью национальной культуры и продуктом гуманитарных традиций российского историко-архивоведения.
Исследование истории Русского заграничного исторического архива в Праге актуально также тем, что позволяет выявить роль государства в архивном строительстве. Цивилизованная поддержка со стороны общества и государства делают возможным его реализацию даже в условиях эмиграции. Так произошло на первом этапе создания и функционирования РЗИА, когда демократическое правительство Масарика-Бене-ша поддержало Земгор, Русское историческое общество, десятки других культурно-просветительских, научно-образовательных и других эмигрантских объединений.
В результате их сотрудничества и возник РЗИА.
И наоборот, ослабление гуманитарной составляющей в политике государства неизбежно сказывается на понижении уровня взаимопонимания в системе Личность-Общество-Государство. Архивы оттесняются на периферию процесса самопознания нации и в конечном счете оказываются в ведомственной изоляции. Идеология вытесняет из архивов науку.
В этом контексте уроки «Пражского архива» являются своеобразной моделью отношений между архивами, социумом и государством.
Историко-архивоведческий анализ проблем, связанных с возникновением и функционированием РЗИА, должен способствовать повышению уровня знаний об архивах как о «саморегулирующемся механизме» (термин В.П. Козлова) в самых широких слоях современного общества.
Общий итог анализа историографии по исследуемой теме заключается в следующем.
За рубежом история РЗИА представлялась как часть истории жизни и гибели изолированной этнической группы соотечественников, которые стремились любыми способами сохранить национальные традиции и культуру в интересах будущих поколений. В России с конца 1980-х гг. история РЗИА исследовалась как часть научного наследия эмигрантов, которую необходимо интегрировать в постсоветское архивно-информационное пространство. К началу XXI в. обе эти группы сомкнулись в своем поиске.
В рамках концептуального подхода, на котором основано наше исследование, РЗИА предстает как естественное продолжение истории отечественной теории и практики архивного дела, сложившейся на протяжении всех дореволюционных десятилетий, начиная с Н.В. Калачова и И.Е. Андреевского и заканчивая насильственным изгнанием из архивной системы Советской России представителей «старой» школы специалистов в середине 1920-х гг. Мы исходим из того, что Русский зарубежный исторический архив в Праге объективно представляет собой составную часть отечественной культуры и науки в целом и отечественной архивистики в частности.
Основной акцент в работе делается на воссоздание исторических характеристик отдельных личностей, которые сыграли определяющую роль в истории создания и функционирования РЗИА. При этом анализируются опубликованные и архивные документы, которые доказывают, что РЗИА создавался и жил в условиях не столько межгосударственного, сколько между-народного сотрудничества.
Обычно в историографии описание причин, обусловивших создание РЗИА в Праге, начинается с официального провозглашения Архива в качестве «юридического» лица в 1923 г.
Отсюда следует необходимость исследования объективных предпосылок создания Русского зарубежного исторического архива, в основе которого лежит изучение событий, определивших возникновение Архива, и характеристик личностей, которые самым прямым и непосредственным образом участвовали в его создании и обеспечении его функционирования как с чешской стороны, так и со стороны русской эмиграции.
С нашей точки зрения, история «Русской акции», в рамках которой возник РЗИА, начинается 12 марта 1919 г., когда руководство Чешско-Русского общественного объединения «Ед-нота» через газету «Народни листы» призвало чешский и словацкий народ помочь «русским братьям, которые умирают от мук, причиненных чрезвычайками, тифом и голодом». В письме содержится напоминание о крови, пролитой русскими воинами в битвах за освобождение братьев-славян.
Обращение подписали премьер-министр молодой Чехословацкой Республики (ЧСР), родившейся в 1918 г. в результате распада Австро-Венгрии, доктор К.Крамарж и его единомышленники3.
Эмиграция «первой волны» начала складываться из большой группы солдат из Западной Украины, которые были интернированы, а потом постепенно репатриированы.
Другую группу составили беженцы из европейской части России, особенно из Прибалтики, а также беженцы из Сибири и Дальнего Востока, которые прибыли с фронтов гражданской войны вместе с чехословацкими легионерами.
Третья и самая значительная группа прибыла в 1921 г. после поражения белых армий на юге России. С конца августа 1921 г. началась подготовка транспортов, на которых в Чехословакию прибыли тысячи русских эмигрантов из Константинополя, с острова Лемнос, из Галлиполи и других мест.
Наконец, с осени 1922 г. в ЧСР начали прибывать группы интеллигенции, изгнанной из России советской властью и составившей научное «ядро» РЗИА.
С самого начала этого массового исхода в Чехословакии возникли организации, оказывающие беженцам помощь. К началу 1921 г. таких организаций было 14. Главную роль среди них играл Чехословацкий Красный Крест. Именно в это время в Чехословацкой Республике началась разработка планов «акции помощи» в большом масштабе и на государственные средства.
В августе 1921 г. по инициативе премьер-министра ЧСР Т.Г. Масарика правительство провозгласило начало проведения программы под названием «Акция русской помощи», которая в литературе получила известность как «Русская акция». Ее проведение было поручено Министерству иностранных дел ЧСР.
У истоков «Русской акции» стояли профессора чехословацких учебных заведений во главе с доктором Виктором Фель-бером (1880-1942)4, которые, опираясь на финансовую поддержку торгово-промышленных кругов во главе с управляющим завода «Шкода» Ганушом, обратились к чехословацкому правительству с предложением создать Комитет по обеспечению образования русских и украинских студентов на территории Чехословацкой Республики.
Известие о «Русской акции», начатой чехословацким правительством, вскоре разошлось по всей российской диаспоре. Число эмигрантов в ЧСР росло: в 1922 г. - 6 тысяч человек, в 1923 г. - 21 тысяча, а в 1925 г. - уже около 25 тысяч. Основная часть эмигрантов к 1924 г. состояла из русских (56%), далее шли украинцы (36%) и белорусы (0,74%), за ними - грузины, армяне, калмыки и др.
Особенностью «Русской акции» по сравнению с аналогичными благотворительными акциями в других странах было, таким образом, объединение усилий общества и государства, которое нашло возможность выделить на ее проведение большие объемы финансовых средств. Кроме того, при решении ряда жизненно важных вопросов (образование, трудоустройство, свобода передвижения) русские эмигранты приравнивались к гражданам Чехословакии.
Начавшаяся как кратковременная акция помощи русским беженцам программа просуществовала десять лет. При этом ассигнования на нее министерства иностранных дел молодой Чехословацкой Республики достигали весьма значительных объемов. Так, при устойчивом курсе местной валюты (100 чешских крон соответствовали 1 амер. доллару) денежные субсидии на проведение русской акции возросли с 10 млн. крон в 1921 г. до 300 млн в 1926 г. Именно на эти годы приходится пик роста количества русских иммигрантов в Чехословакию.
По отдельным группам русские эмигранты в ЧСР распределялись следующим образом: 8000 составляли земледельцы и лица других профессий, получившие возможность трудоустройства; 7000 - студенты и учащиеся средних учебных заведений; 2600 - представители интеллигентских профессий, в том числе писатели, журналисты, деятели искусства, ученые; 1000 - общественные и политические деятели, принимавшие активное участие в эмигрантской общественной жизни. Остальные четыре с небольшим тысячи составляли дети школьного и дошкольного возраста, незамужние женщины, военнопленные и инвалиды Первой мировой войны.
Несложные подсчеты показывают, что почти половину тех, кто пользовался поддержкой правительства в рамках Русской акции, составляли студенческая и учащаяся молодежь и интеллигенция (около 10 тысяч).
Создание системы образования для русской эмиграции относилось к главным задачам «Русской акции». В 1922-1925 гг. начала действовать целостная общеобразовательная система, которую составляли высшие, средние, специальные и начальные школы. В процессе обучения студенты получали стипендию (около 480 крон в месяц). Учащаяся эмигрантская молодежь посещала и чехословацкие школы, главным образом в Праге, но также в Брно и Братиславе. Среди преподавателей были выдающиеся представители русской науки: Н.П. Кондаков, В.А. Францев, А.А. Кизе-веттер, Е.А. Ляцкий, P.O. Якобсон, Н.О. Лосский, П.А. Остроухов, А.С. Ломшаков, бывший ректор Московского университета М.М. Новиков и другие.
Мировую известность приобрел Экономический кабинет профессора С.Н. Прокоповича, в деятельности которого принимали участие В.А. Розенберг, Н.С. Тимашев, А.А. Чупров и другие. На философском факультете Карлова университета был создан «Семинар» академика Н.П. Кондакова, который в 1930 г. был преобразован в Институт его имени. Важным исследовательским центром стал Институт изучения России, которым руководили В.М. Чернов и А.В. Пешехонов.
Большую роль в жизни эмиграции играли научные общества. Русская академическая группа (РАГ) занималась чисто научными задачами, такими, например, как организация защиты работ на присвоение научных степеней. Она также представляла русскую научную общественность ЧСР на международных форумах. Ее почетным председателем был А.С. Ломшаков. В первые годы существования РАГ ею последовательно руководили П.И. Новгородцев, П.Б. Струве и Е.В. Спекторский.
Для большинства русских ученых «чехословацкий» период стал самым плодотворным этапом их научного пути. Их работы обогатили не только русскую и чехословацкую, но и мировую науку в целом.
Для либерально настроенной эмигрантской профессуры при всех материальных, юридических и психологических проблемах организация российских вузов за рубежом в определенной степени становилась полем для реализации научно-педагогических концепций и реформаторских устремлений, которые были невозможны в царской России и натолкнулись на жесткое неприятие советской власти в первые послереволюционные годы. При этом поддержкой чехословацкого правительства пользовались как лица, сохранившие в эмиграции либеральные убеждения (А.А. Кизеветтер, М.М. Новиков, Н.М. Моги-лянский, Е.В. Спекторский, В.Э. Брунст), так и убежденные консерваторы, которые разочаровались в радикально-демократических идеях (П.Б. Струве, П.И. Новгородцев). Были среди них и аполитично настроенные ученые (академик Н.П. Кондаков, профессор Н.Н. Глубоковский).
В результате в 1923-1924 гг. цифра общего количества студентов-эмигрантов из России колебалась от 4200 до 4700 человек. Это были люди самого различного социального происхождения, политических взглядов и национальностей. С целью разгрузить Прагу, задыхавшуюся от переизбытка населения, часть студентов направлялась в Брно, Братиславу и Пшибрам.
По мере роста числа студентов росло и число приглашенных преподавателей. Так, первоначально в Чехословакию въехали 50 профессоров, в 1922 г. их количество достигло 67 человек, в 1923 г. - 94, в 1924-м - 147, в 1925-м - 142, в течение 1926 г. количество приглашенных составило 130 человек.
В рамках «Русской акции» создавался также ряд культурных учреждений эмиграции в ЧСР. В 1922 г. был образован Союз русских писателей и журналистов в Чехословакии. Активное участие в нем принимали А.Т. Аверченко, Вас.И. Немирович-Данченко, М.И. Цветаева и Е.Н. Чириков. В разные годы он насчитывал от 89 до 126 чел. Председателями Союза последовательно были: профессор П.А. Сорокин, профессор СВ. Завадский, В.Ф. Булгаков, профессор Н.М. Могилянский, Н.И. Астров, СИ. Варшавский.
О связях русской и чехословацкой культур заботились общественные организации, например, Комитет «Дня русской культуры» и Чешско-русское объединение (Еднота).
Большинство из приехавших в Чехословакию ученых-гуманитариев непосредственным образом участвовало в создании и функционировании РЗИА.
В современной историографии прослеживается тенденция отказа от односторонней, политизированной оценки причин превращения Праги в «интеллектуальную столицу» русской эмиграции, согласно которой правительство Чехословакии «верило в недолговечность советского режима» и поэтому «готовило кадры, в том числе и научные, для строительства постбольшевистской России».
Высказывается также точка зрения, согласно которой чехословацкие власти, с одной стороны, рассматривали русскую эмиграцию «как источник широкомасштабных трудовых ресурсов различного профессионального уровня», а с другой - как часть поиска «потенциальных союзников в международной европейской политике, каковым могла стать демократическая Россия после падения в ней большевистского режима». То есть «Русская акция» была продиктована причинами экономического и внешнеполитического характера.
Их перечень дополнил американский исследователь русского происхождения М.И. Раев. Помимо распространенного мнения, что («Правительство Чехословакии...рассчитывало подготовить кадры для будущей России, очищенной от большевистской заразы»), он утверждал, что Томаш Г.Масарик и многие члены его правительства «Русскую акцию» «рассматривали также как акт благодарности прежней России за оказанную ею поддержку национальных движений чехов, словаков и других славян. Сам Масарик учился, а затем преподавал в России; чешские легионеры, вернувшиеся домой через Сибирь, также испытывали расположение к народу, который помог им освободиться из-под власти Австрии. Многие чешские солдаты женились на русских, например, влиятельный консервативный политический деятель Карел Крамарж».
Однако все дело в том, что за рубежом и, в частности, в Чехословакии, не было единой «прежней России», к которой можно было испытывать однозначное чувство «благодарности и расположения». Здесь были как те, кто помогал чешским легионерам, так и те, кто разоружал и воевал с ними, включая «белых» монархистов - противников создания независимого государства чехов и словаков. То же самое можно сказать и о политическом спектре внутри эмиграции: поддержкой чешского правительства пользовались консерваторы и либералы, «активисты» из боевых антисоветских организаций и элита ученых-интеллектуалов, лица преклонного возраста и женщины, дети и учащаяся молодежь и т.п.
Это подтверждает справедливость тезиса, в соответствии с которым поддержка со стороны чехословацкого правительства, в отличие от официальных властей других стран, может быть с полным основанием отнесена к гуманитарным акциям на широкой демократической основе.
Конечно, нельзя отрицать наличия политической составляющей в отношении чехословацких властей к русским эмигрантам. Однако ее гуманитарный характер был все-таки превалирующим. Именно поэтому «Злата Прага», а не Берлин, не Париж, не София и не Белград, где политическая составляющая была более сильной, стала средоточием русских интеллектуальных сил. Напомним, что в Праге деятельность военизированных организаций и явно подрывных антибольшевистских союзов официально не поощрялась.
В 1919 г. с целью учета русских офицеров, выяснения личностей, размещения и отправки в Россию «на борьбу против большевизма и восстановления законного порядка путем созыва Учредительного Собрания» по инициативе Министерства народной обороны ЧСР был образован Комитет Общества русских офицеров в Праге. Однако он не просуществовал и года.
Слабую активность проявлял на территории демократической ЧСР и Русский общевоинский союз (РОВС), Народный союз защиты Родины и Свободы и другие аналогичные организации.
С этой точки зрения показательна судьба Русского воинского союза (РВС) в Праге (1929-19??). РВС в Праге явился преемником Русского патриотического объединения, основанного здесь в мае 1925 г. и в том же году включенного в Русский общевоинский союз (РОВС). Задачей объединения была подготовка кадров для будущих формирований войсковых частей на антисоветской основе. В фонде РВС в Праге отложились приветственные письма руководства испанскому каудильо генералиссимусу Ф.Франко и его ответное послание (1936-1939), а также приказ по РОВС № 44 от 20 июля 1941 г. с призывом великого князя Владимира Кирилловича к русским людям «способствовать по мере сил и возможностей свержению большевистской власти». А вот для легализации своего существования перед чехословацкими властями РВС с 1930 г. официально выступал как «Русский союз участников Великой войны» (РСУВВ). Фонд РСУВВ содержит безобидные документы вроде извещений о собраниях и концертах, а также переписку организационного характера.
Только после оккупации Праги фашистами здесь активно заработали Канцелярия Казачьего национально-освободительного движения, а также Общеказачье объединение в Германской империи, которое в 1944 г. вступило в Комитет освобождения народов России во главе с генералом А.А. Власовым. В основном фонды этого характера поступили в РЗИА в составе Донского казачьего архива (ДКА), переданного на хранение в РЗИА в 1934 г. на особых условиях.
Но это уже практически не зависело от правительства ЧСР. Оно сделало все для того, чтобы Прага оставалась преимущественно центром объединения научно-интеллектуальных сил русской эмиграции на гуманитарной основе.
Особое место в культурной и научной жизни русской эмиграции занимали Русское историческое общество, многолетним председателем которого был Е.Ф. Шмурло, а также РЗИА, который имел своих представителей во многих странах.
Именно подчеркнутая внепартийность, провозглашенная в учредительных документах Русского заграничного исторического архива, обеспечила благоприятное отношение к нему со стороны чехословацкого правительства.
Таким образом, «Русская акция» в свете архивных документов объективно предстает как масштабный комплекс мероприятий гуманитарного характера, благодаря которым Прага по праву заслужила название интеллектуальной и научной столицы русской эмиграции в 1920-е гг. Именно это обстоятельство и явилось, с нашей точки зрения, важнейшей предпосылкой создания РЗИА.
К сожалению, именно предпосылки, условия и обстоятельства взаимосвязи «Русской акции» и Архива в Праге остаются наименее изученными в отечественной историографии архивного дела. Мы попытаемся доказать, что именно на принципе «гуманной демократии» была основана политика правительств К.Крамаржа, Т.Масарика и Э.Бенеша в отношении РЗИА в Праге, в отношении «первой волны» русской эмиграции. Чтобы обосновать это положение, рассмотрим взгляды государственных и общественных деятелей Чехословакии, формировавших ситуацию на момент создания и в период функционирования РЗИА в Праге.
В первую очередь следует проанализировать позицию Карела П.Крамаржа (1860-1937), первого премьер-министра ЧСР (1918-1919). Русские эмигранты называли его между собой «Карел Петрович».
Его политическая заинтересованность в помощи русским эмигрантам дополнялась глубокой личной привязанностью к нашей культуре, которая была привита ему супругой Надеждой Николаевной Крамаржовой, урожденной Хлудовой (1862-1936). Однако это было не главным, хотя все, кто писал О причинах «русской ориентации» Крамаржа, делали акцент именно на ее семейные «корни».
Он остался в истории как крупный государственный, политический и общественный деятель. Невероятно, но факт: важнейшее событие, отражающее активное участие Крамаржа в становлении демократической России - создание им «Основ Конституции Российской государственности» в 1920 г. - осталось, судя по доступным нам источникам, вне поля зрения и российских, и чешских, и других зарубежных исследователей.
За рамками нашего исследования остаются важные аспекты «Основ Конституции», которые поражают своим сходством с современными проблемами государственного строительства России (взаимоотношения центральной и местных органов власти, проблемы федеративного устройства, формы и структура органов высших органов исполнительной, законодательной и судебной власти, полномочия главы государства, методы борьбы с бюрократизацией государственного аппарата и тенденциями сепаратизма на местах: в терминологии Крамаржа - против «партикуляризма» и т.п.). Скажем только, что если бы опубликовать сегодня комплекс идей, содержащихся в этой работе Крамаржа, то подпись под ними могли бы поставить современные разработчики демократических реформ в нашей стране. Это не преувеличение, а констатация факта.
В рамках данного исследования нас интересует, прежде всего, место этого документа в истории чешско-российских отношений в начале 1920-х гг. Как указывает Крамарж, он начал размышлять над проблемами будущей России «еще во время моего нахождения в тюрьме... Это было в первые дни революции, перед избиением царского семейства и великих князей». По-видимому, речь идет об аресте большевиками членов чехословацкого Национального совета в Москве в мае 1918 г. и последующим расстреле царского семейства в Екатеринбурге. «Но и позже, - продолжает Крамарж, - я... размышлял об этом поистине могучем вопросе...»
Он обсуждает свой проект Конституции в Париже с «группой лиц различных политических направлений в составе князя Г.Е. Львова, П.Б. Струве, В.А. Маклакова, Б.В. Савинкова, М.А. Стаховича, М.М. Винавера и М.С. Аджемова. Из Парижа доктор Крамарж приехал в Крым и Ростов, где проект вновь подвергся обсуждению, в котором участвовали профессор П.И. Новгородцев, А.В. Кривошеий, Н.И. Львов, князь Павел Долгоруков, Н.И. Астров и Н.И. Чебышев».
Анализ перечня имен показывает, что в обсуждении приняли участие представители кадетов, эсеров, бывшие члены Временного правительства и депутаты Учредительного собрания. Большинство из них были высококвалифицированными специалистами в области государственного и гражданского права.
Основная идейно-политическая направленность проекта Конституции выражена Крамаржем следующим образом: «Я писал проект русской конституции, когда мы все надеялись, что возрождение России, установление в ней порядка очень близки и с этим близка огромная задача дать многострадальной империи конституцию, которая принесла бы всем гражданам необъятного Государства заруки свободы и порядка и возможность интенсивной работы в центре и на местах восстановить силу и славу отечества. Обстоятельства изменились, но моим глубоким убеждением остается, что Россия воскреснет, и что все задачи ее внутреннего устройства остаются неизменными и жгучими. Россия возродится! Быть может, позже, чем мы ожидали, но возродится непременно и те, которые должны будут дать ей внутреннее устройство, осуществляющее возможность свободно жить и работать на пользу Родины всюду, в каждом уголке огромной земли и приносящие нерусским народностям полную обеспеченность свободной жизни в возрожденном государстве, - те должны уже теперь знать, что они предложат Учредительному собранию, а не потом лишь искать тот путь, по которому должна идти Россия к новой славе и новому могуществу. И я был бы счастлив, если бы мне удалось убедить всех, любящих Россию, что спасение идет не сверху, а снизу... Сверху Россию погубили автократический бюрократизм и большевистское насилие. Пусть грядущая Россия возродится работой снизу, дружной работой всех русских и нерусских своих граждан! Потом она станет неразрушима, даже если бы новые бури сломили ее верхушки. Пусть будет каждый русский человек строителем своего нового отечества, и не найдется больше силы, которая бы подорвала могущество свободной России». Под этими заключительными словами комментария к проекту Конституции Российского государства К.Крамарж поставил дату и место его завершения: «Прага, 25 января 1920 года».
С нашей точки зрения, в процитированном выше документе содержится лучшее изложение концептуальной основы «Русской акции», которую провозгласило чехословацкое правительство в следующем, 1921-м году. В дальнейшем Крамарж оказывал всевозможную помощь нуждающимся беженцам из России. В частности, он принял самое активное участие в создании Русского культурно-исторического музея при Русском свободном университете (РСУ). Музей был основан В.Ф. Булгаковым (1886-1966), литературным секретарем Л.Н. Толстого. В.Ф. Булгаков был выслан в 1923 г. из России за пропаганду толстовского учения. В Чехословакии он возглавлял местный Союз русских писателей. По личной просьбе Крамаржа известный чешский меценат К.Бартонь-Добенин предложил для размещения фондов музея и его библиотеки редких книг о России свой древний Збраславский замок в десяти километрах от Праги. В 14 комнатах замка размещались выставки картин - И.Е. Репина, Н.К. Рериха, Ф.А. Малявина. Здесь экспонировались рукописи и простая перьевая ручка М.И. Цветаевой, перо Нобелевского лауреата И.А. Бунина. Во время фашистской оккупации В.Ф. Булгаков был арестован и находился в тюрьме Панкрац, а затем в концлагере. Захватившие Збраславский замок оккупанты нанесли большой ущерб музею. После освобождения в 1945 г. В.Ф. Булгаков три года готовил к отправке в Советский Союз остававшиеся в музее материалы и документы. Впрочем, основная часть музейного архива была уже вывезена из Праги в Москву в декабре 1945 - январе 1946 гг. В результате 226 единиц хранения составили в ГА РФ фонд 6784, другие документы и книги раздроблены по фондам других отечественных архивохранилищ (Государственный Исторический музей, Государственная Третьяковская галерея, Государственный Русский музей, Театральный музей им. А.А. Бахрушина).
На важную роль Крамаржа в организации «Русской акции» указывают и многие другие исследователи. Большой интерес в этом плане представляют воспоминания сотрудника РЗИА в Праге Д.И. Мейснера, который встречался с ним на протяжении многих лет, начиная с 1921 г.
«Моя эмигрантская жизнь в Чехословакии началась с бала, - вспоминал он в конце 1950-х годов. - В первый же день нашего появления в Праге мы отправились на большой вечер в самом нарядном пражском зале, устроенном руководящими кругами чехословацкого общества в честь прибывающих в Прагу эмигрантов - профессоров и студентов.
В широких слоях тогдашнего чешского общества эмигрантов встречали как желанных гостей. Такое отношение исходило прежде всего от лидера партии народных депутатов, известного политического деятеля К.П. Крамаржа...
На этот бал собрался цвет пражского общества, как чехи говорят, smetanka, и в центре общего внимания - недавний премьер страны, один из организаторов подпольной борьбы против Австро-Венгрии, старый сторонник русской ориентации в чешской политической среде - К.П. Крамарж.
... В первые годы моей жизни в Праге я много раз видел и слышал Крамаржа... Странно сложилась судьба этого человека. Приговоренный австрийским военным судом к смертной казни, Крамарж сразу же после падения Австро-Венгрии и создания независимой Чехословацкой республики становится ее премьером... Однако недолго оставался Крамарж главой чехословацкого правительства.
За границей борьбу против Австро-Венгрии возглавил другой лидер того времени, профессор Т.Г. Масарик...
Эти два человека, больше противники, чем союзники, олицетворяли два во многом разных курса, два разных понимания чешской политики и даже две разных психологии.
Масарик стал первым президентом Чехословацкой республики... Некоторое время многие тогда называли его «отцом народа». Крамарж же с появлением на политической авансцене Масарика отходил на второе место, а потом все дальше в тень...
А между тем во внешнеполитической концепции Крамаржа основа была сильной - он был безоговорочным сторонником восточной ориентации Чехословакии. Он считал, что Чехословакия не только нитями славянского родства, но и целым рядом неустранимых политико-географических моментов прочно связана с Россией, и судьба ее в очень значительной мере определяется судьбой великой славянской сестры...
Старая подруга Крамаржа, урожденная Хлудова, а по первому браку Абрикосова, принадлежала к семье известных богатых московских купцов... Властная и гордая женщина, она с трудом мирилась с той, если можно так выразиться, политической полуотставкой, в которой оказался в результате новых политических условий ее муж. Она хотела себя чувствовать некоронованной королевой чехов...».
Далее наблюдательный Мейснер описывает чету Крамаржей:
«Он, плотный, сильный старик, с твердым взглядом и с-нисходительной, тщательно отмеренной приветливостью манер, бывал затянут в официальный элегантный фрак; белая бабочка на высоком отвороте воротничка рубашки устраняла всякую возможность непосредственности и простоты отношений... А она — в дорогих мехах, бриллиантах, холодная и высокомерная».
И неожиданно сразу же за этим нелицеприятным описанием (следует иметь в виду, что Мейснер писал свои воспоминания в Москве в начале 1960-х годов) следует трогательный пассаж:
«Есть среди большого чешского кладбища прямо перед входом небольшая православная церквушка... Построенная по инициативе и отчасти на средства Крамаржа, она стала, также по его желанию, последним приютом чешского политического деятеля. Этот старый католик был похоронен в крипте православной церкви вместе с женой, окруженный своими друзьями-эмигрантами.
С историей создания кладбища для русских эмигрантов связана последняя глава в жизни К. Крамаржа. 29 марта 1931 г. на общем собрании Братства для погребения православных русских граждан и для охраны и содержания в порядке их могил в Чехословакии было направлено на имя К.Крамаржа послание следующего содержания:
«Глубокоуважаемый Карел Петрович,
Общее собрание Братства единогласно и единодушно выражает Вам свою благодарность за Ваше глубоко трогательное отношение к русскому горю, за изумительную чуткость, проявленную Вами в понимании потребности русских изгнанников иметь свой храм, под сенью которого они могут хоронить своих близких и молиться за тех, кому не дано было дождаться возвращения в освобожденную Русскую Землю».
Во многом именно благодаря его пожертвованиям на русском православном кладбище «Ольшаны» в 1924-1925 гг. был воздвигнут построенный по всем канонам древнего псковско-новгородского зодчества православный храм. Под его сенью, согласно завещанию были похоронены сам Крамарж и его жена.